Я посторонился, тайронец как ринется вперед, отводя назад штык, как косарь косу, и свалил патана с ног ударом под самый ремень, так что штык о пряжку сломался.
"Ну, теперь Тим Кулан может спать спокойно", -- говорит он, ухмыляясь. И тут же валится с раскроенным черепом, ухмыляясь уже двумя потовинками рта.
А тайронцы все напирают да напирают, наши ребята с ними переругиваются, и Крюк идет впереди всех -- в правой руке его сабля работает, как ручка насоса, а в левой револьвер фырчит, как кошка. Но опять-таки удивительное дело: никакого грохога, как это в бою бывает. Все как во сне, вот только мертвецы-то настоящие.
Пропустил я ирландца вперед, и так у меня в нутре муторно сделалось. Меня всегда в деле, прошу прощения, сэр, позывает на рвоту. "Пустите, ребята,-- говорю я, попятившись,-- меня сейчас наизнанку вывернет!" И поверите ли, они без единою слова расступились, а ведь самому дьяволу не уступили бы дорогу. Выбрался я на чистое место, и меня, прошу прощения, сэр, немилосердно вырвало, накануне я здорово выпил.
Вижу, в сторонке лежит молоденький офицерик, а на нем сидит сержант из тайронцев. Тот самый офицерик, который камни сбрасывать Крюку помешал. Хорошенький такой мальчик, и ротик у нею свеженький, как роза, а оттуда вместо росы прямо-таки трехлинейные ругательства вылетают!
"Кто это там под тобой!" -- спрашиваю я сержанта -- "Да вот пришлось одному петушку ее величества шпоры поприжать, -- отвечает он.-- Грозится меня под военный суд закатать". -- "Пусти! -- кричит офицерик.-- Пусти, я должен командовать своими людьми!" -- разумея тайронцев, которыми никто отродясь не мог командовать, даже сам дьявол, если б его к ним офицером назначили.
"Моя мать в Клонмеле у его отца корм для коровы покупает,-- говорит сержант, который сидит на мальчике. -- Так неужели я явлюсь к его матери и скажу, что дал ему погибнуть зазря? Лежи ты, порох, успеешь меня потом под суд отдать".-- "Правильно,-- говорю я,-- из таких вот и выходят генералы, а ваше дело их беречь. Чего вы хотите, сэр?" -- осведомился я вежливо так. "Убивать этих голодранцев, убивать!" -- пищит, а у самого в большущих синих глазах слезы стоят. "Интересно, как вы это будете делать? -- говорю я.--Револьвер для вас-как пугач для ребенка: шуму много, а толку мало. С вашей большой красивой саблей вам не совладать -- у вас рука дрожит, как осиновый лист. Лежите лучше тихо да подрастайте", -- говорю я ему. "Марш к своей роте, наглец", -- отвечает он. "Все в свое время, говорю, сперва я попью".
Тут подходит Крюк, лицо у него все в синяках -- там, конечно, где кровью не выпачкано. "Воды!--говорит. -- Подыхаю от жажды! Ну и жарко!"
Выпил он полмеха, а остальное плеснул себе за пазуху и вода прямо-таки зашипела на его волосатой шкуре. Тут он замечает офицерика под сержантом. "Это еще что такое?" -- спрашивает он. "Мятеж, сэр",-- отвечает сержант, а офицерик начинает жалобным голоском упрашивать Крюка, чтобы он его вызволил. Но Крюка черта с два разжалобишь. "Держите его крепче,-- говорит он,-сегодня младенцам тут делать нечего. А пока что,-- говорит, -- я конфискую у вас ваш изящный пульверизатор, а то мой револьвер мне все руки запакостил!"
И в самом деле, большой и указательный пальцы у него совсем почернели от пороха. Так он и забрал у офицерика его револьвер. Хотите верьте, сэр, хотите нет, но в бою случается много такого, о чем потом в донесениях помалкивают.
"Пошли, Малвени, -- говорит Крюк,--мы ему не военный суд".
И мы с ним опять лезем в самую кашу. Патаны все еще держатся. Но уже порядком поредели, потому как тайронцы то и дело вспоминают Тима Кулана.
Крюк выбирается из гущи свалки и ну шарить по сторонам глазами. "В чем дело, сэр,-- спрашиваю я,-- чем я могу служить?" -- "Где горнист?" -спрашивает он. Ныряю я обратно в толпу (а наши тем временем переводят дух за спиной тайронцев, пока те дерутся как одержимые) и натыкаюсь на горниста Фрина -- мальчишка орудует штыком, как большой. "Тебе за что, щенок, платят -- за баловство? -- говорю я, хватая его за шиворот. -- Пошел отсюда, делай, что положено", -- говорю, а мальчишка артачится. "Я уже одного прикончил, -говорит он, ухмыляясь, -- такой же был верзила, как ты, и образина такая же. Пусти, я еще хочу".
Не понравился мне такой оскорбительный разговор, сую я горниста под мышку и тащу к Крюку, а тот за боем наблюдает. Крюк мальчишку отлупил так, что тот заревел, однако сам Крюк молчит.
Патаны отступать начали, и тут наши как заорут!
"Развернутым строем -- марш! -- кричит Крюк. -- Играй атаку, парень, играй во славу британской армии!"
Мальчишка и ну дуть, как тайфун. Патаны дрогнули, а мы с тайронцами развернулись, и тут я понял, что все прежнее -- были цветочки. Ягодки пошли только теперь. Мы оттеснили их туда, где лощина была пошире, рассыпались цепью да как погоним их! Ох, до чего ж было здорово, все как по маслу пошло! Сержанты бегут на флангах, перекликаются между собой, а наша цепь, хоть и поредела, так и косит патанов беглым огнем. Где ущелье пошире, мы развертываемся, где поуже -- смыкаемся, как дамский веер, а в самом конце патаны попытались удержаться, так мы смели их огнем -- патронов-то у нас хватало, сначала мы ведь врукопашную дрались.
-- Малвени один не меньше тридцати штук истратил, пока мы по ущелью бежали,-- заметил Ортерис.-- Чистая была работа. Стрелять-то он ловок. Хоть дай ему белый платочек в руку да розовые шелковые носочки надень -- и тех бы не перепачкал!
-- За милю было слышно, как тайронцы вопят, -- продолжал Малвени, -сержантам никак их унять не удавалось. Они прямо обезумели, одно слово -обезумели! Когда мы очистили лощину и наступила тишина, наш Крюк сел и закрыл лицо руками. Теперь, когда мы опомнились, каждый стал самим собой;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125