-- Я займусь починкой позже. Как вы думаете, помешает нам сейчас жара прокатиться верхом?
-- Куда? -- устало отозвался Лаундз.-- Нам и так ехать в восемь, тогда уж заодно и прокатимся. Не выношу лошадь, когда она из удовольствия превращается в необходимость. О господи, чем бы заняться?
-- Начнем в вист по новой, восемь шиллингов ставка и золотой мухур за роббер, -- быстро предложил Спэрстоу.
-- Предлагаю покер. В банк -- месячное жалованье, верхнего предела нет, набавлять по пятьдесят рупий. Кто-то да вылетит в трубу до конца игры,--предложил Лаундз.
-- Не могу сказать, чтобы меня так уж радовало, если кто-то из нашей компании проиграется, -- возразил Мотрем -- Не бог весть какое развлечение, да и глупо.-- Он шагнул к старенькому разбитому походному пианино -- обломку хозяйства одной супружеской пары, которой принадлежало прежде бунгало, -- и поднял крышку.
-- Оно давно отработало свой срок,-- сказал Хэммил.-- Слуги растащили его по частям.
Пианино и в самом деле было безнадежно расстроено, но Мотрем умудрился привести непокорные клавиши в некоторое согласие и извлечь из разбитой клавиатуры нечто, отдаленно напоминающее призрак некогда популярной легкой песенки. Мотрем забарабанил увереннее, и мужчины в шезлонгах с пробудившимся интересом повернули к нему головы.
-- Недурно! -- одобрительно заметил Лаундз. -- Черт побери! Последний раз я слышал эту мелодию в семьдесят девятом году или около того, как раз перед тем, как покинуть Англию.
-- Э, нет!--с гордостью проговорил Спэрстоу.--Я побывал дома в восьмидесятом. -- И он пропел популярную в тот год уличную песенку.
Мотрем сыграл ее не очень умело, чем вызвал критику Лаундза, который предложил свои исправления. Мотрем бурно исполнил еще один короткий пассаж, уже более серьезного характера, и хотел было встать.
-- Продолжайте, -- остановил его Хэммил. -- Я и не знал, что у вас есть музыкальные наклонности. Играйте, пока не истощится ваш репертуар. К следующей встрече я прикажу настроить пианино. Сыграйте что-нибудь бравурное.
Мелодии, которые искусство Мотрема и ограниченные возможности инструмента могли воспроизвести, были незатейливы, но мужчины внимали им с наслаждением, а в перерывах наперебой вспоминали все, что слышали и видели, когда в последний раз были на родине. Снаружи вдруг поднялась пыльная буря и с ревом пронеслась над домом, окутав его густой и удушливой, поистине ночной, тьмой; но Мотрем, не обращая внимания ни на что, продолжал играть, и сумасшедшее бренчанье клавиш достигало ушей слушателей сквозь хлопанье рваной потолочной парусины.
В тишине, наступившей после промчавшегося урагана, Мотрем наигрывал, мурлыча себе под нос, потом незаметно перешел от более интимных шотландских песен к "Вечернему гимну".
-- Все-таки воскресенье, -- объяснил он, покачивая головой.
-- Давайте дальше, не оправдывайтесь, -- сказал Спэрстоу.
Хэммил расхохотался долгим безудержным смехом.
-- Да, да, играйте же! Вы сегодня подносите сплошные сюрпризы. Я и не подозревал, что у вас такой дар изощренной иронии. Как там его поют?
Мотрем продолжал подбирать мелодию.
-- Вдвое надо быстрее. Не слышится темы благодарности. Нужно это делать на манер польки "Кузнечик" -- вот так.
И Хэммил запел prestissimo*: Славлю ныне, господь, тебя, За благодать, что несешь, любя.
Вот теперь слышно, что мы благодарны за благодать. Как там дальше?
* Очень быстро (ит.).
Если я ночью томим тоской,
Дай моим думам святой покой,
От искушений мой сон храни,
Скорей, Мотрем!
От наваждений оборони.
Ну и лицемер же вы!
-- Перестаньте кривляться! -- оборвал его Лаундз.-- Насмехайтесь вволю над чем угодно, но этот гимн оставьте в покое. Для меня он связан с самыми священными воспоминаниями.
-- Летние вечера за городом, цветные стекла окон, меркнущий свет, ты и она рядышком, склонили головы над церковными гимнами, -- подхватил Мотрем.
-- Да, а толстый майский жук ударил тебя в глаз, когда ты шел домой. Аромат сена, луна величиной с шляпную картонку на верхушке копны, летучие мыши, розы, молоко и мошкара, -- продолжал Лаундз.
-- И еще наши матери. Помню, как сейчас: мама пела мне этот гимн в детстве, убаюкивая на ночь, -- добавил Спэрстоу.
В комнате окончательно сгустилась темнота. Слышно было, как Хэммил беспокойно ерзает в шезлонге.
-- И в результате вы поете благодарственные гимны, -- раздраженным тоном проговорил он, -- когда вы на семь сажен погрузились в ад! Мы недооцениваем умственные способности господа, притворяясь, будто мы чтото собой представляем, в то время как мы просто казнимые за дело разбойники.
-- Примите две таблетки, -- сказал Спэрстоу, -- печень у вас казнимая, вот что.
-- Наш миролюбивый Хэммил сегодня в отвратительном настроении. Не завидую я его кули завтра, -- проговорил Лаундз, когда слуги внесли лампы и стали накрывать к обеду.
Спэрстоу улучил момент, когда все рассаживались за столом, на котором стояли жалкие отбивные из козлятины, яйца под острым соусом и пудинг из тапиоки, и шепнул Мотрему:
-- Молодец, Давид!
-- В таком случае присматривайте за Саулом, -- последовал ответ.
-- О чем вы там шепчетесь? -- подозрительно спросил Хэммил.
-- Говорим, что хозяин вы дрянной. Мясо не разрезать, -- нашелся Спэрстоу, сопровождая свои слова добродушной улыбкой. -- И это у вас называется обед?
-- Я тут ни при чем. А вы ждали, что я закачу пир?
За едой Хэммил постарался обидеть всех гостей по очереди, отпуская намеренно оскорбительные замечания, и при каждом следующем выпаде Спэрстоу толкал ногой под столом потерпевшего. При этом ни с одним он не посмел обменяться понимающим взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125