- Я знаю, что у тебя был брат, и что ты его очень любил, и что он умер,
- продолжала Одра. - Я знаю, что ты вырос в городке Дерри, переехал в Бангор
через два года после смерти брата, а в четырнадцать лет переехал в Портленд.
Я знаю, что твой отец умер от рака легких, когда тебе было семнадцать. И ты
написал бестселлер, когда еще был в колледже, живя на стипендию и почасовую
работу на текстильной фабрике. Это, должно быть, показалось тебе странным...
такое изменение доходов. В перспективе.
Она повернулась в его сторону, и он увидел себя тогдашнего в ее лице:
осознал скрытое между ними пространство.
- Я знаю, что через год ты написал "Черные пороги" и приехал в
Голливуд. И за неделю до начала съемок ты встретил очень растерянную женщину
по имени Одра Филипс, которая немножко познала то, через что ты, должно
быть, прошел - жуткую депрессию, потому что лет пять назад она была просто
Одри Филпот. И эта женщина тонула...
- Одра, не надо.
Ее глаза в упор смотрели на него. "О, почему нет? Давай говорить правду
и стыдить дьявола". - Я тонула. За два года до тебя я обнаружила наркотики,
через год я узнала кокаин, и это было даже лучше. Наркотик внутрь утром,
кокаин днем, вино вечером, "Валиум" в постели. Витамины Одры. Слишком много
важных интервью, слишком много хороших ролей. Я была похожа на героиню из
романа Жаклин Сюзанн, она была веселой. Ты знаешь, как я теперь думаю о том
времени, Билл?
- Нет.
Она отпила чай, отвела глаза от него и нахмурилась. - Это было как бег
на полосе в Л. А. Интернейшнл. Понимаешь?
- Не совсем.
- Это движущаяся полоса длиной в четверть мили.
- Я знаю эту полосу, но не понимаю, что ты...
- Ты просто стоишь там, а она несет тебя к багажному отсеку. Но если
хочешь, можешь идти по ней. Или бежать. При этом кажется, что ты совершаешь
свою обычную прогулку, или пробежку, или спринт - что угодно, - потому что
твое тело забывает, что на самом деле ты просто наращиваешь скорость, с
какой движется полоса. Вот почему у них в конце надпись: ОСТАНОВИСЬ. В тот
момент, когда я встретила тебя, я жила с ощущением, будто выбежала с конца
той полосы на неподвижный пол. Мое тело было на десять миль впереди моей
головы. Невозможно удержать равновесие. Рано или поздно ты падаешь лицом. А
я не упала. Потому что ты подхватил меня.
Она отставила чай и зажгла сигарету, ее глаза в упор смотрели на него.
Он видел, как дрожат ее руки в пламени зажигалки, которая вибрировала вокруг
кончика сигареты, пока не нашла ее.
Она затянулась и выпустила дым.
- Что я знаю о тебе? Я знаю, что у тебя все под контролем. Ты, мне
кажется, никогда не торопишься к выпивке, или знакомству, или вечеринке,
поскольку уверен, что все это будет, если ты захочешь. Ты говоришь медленно
отчасти потому, что так, растягивая слова, говорят в штате Мэн, в основном -
это твоя собственная манера. Ты - первый человек там, из тех, кого я
встретила, кто осмеливался говорить медленно. Я должна была успокоиться и
слушать. Я увидела в тебе, Билл, того, кто никогда не
бежит по полосе, потому что знает - она и так его доставит. Ты казался
нетронутым ни депрессией, ни истерией. Ты не арендовал "Ролле" и мог ездить
по Родео со своими престижными номерными знаками, пристегнутыми к машине
взятой напрокат у какого-нибудь паршивенького агентства. У тебя не было
агента по печати, дающего материал в "Барьере" или "Голливудский
репортер"... - Я знаю, ты всегда оказывался там, когда был мне нужен. Может
быть, ты спас меня от принятия нехорошей пилюли на фоне огромного количества
наркотиков... Я знаю, что с тех пор ты был там. И я была там для тебя. Нам
хорошо в постели. Для меня это много. Но нам хорошо и без постели, и это
кажется важнее. Я чувствую, что могла бы состариться с тобой и все равно
быть в соку. Я знаю, что ты пьешь слишком много пива и недостаточно
занимаешься спортом; я знаю, что иногда ночами тебе снятся плохие сны...
Он вздрогнул, потрясенный до глубины души. Почти испуганный.
- Мне никогда не снятся сны.
Она улыбнулась. - Так ты говоришь репортерам, когда они спрашивают,
откуда ты берешь свои идеи. Но это не так. Разве что от несварения желудка
ты порой стонешь по ночам. Но я этому не верю, Билл.
- Я говорю во сне? - спросил он осторожно. Он не мог вспомнить ни
одного сна. Никакого сна, ни плохого, ни хорошего.
Одра кивнула. - Порой. Но я никогда не понимаю, что ты говоришь. И пару
раз ты рыдал.
Он посмотрел на нее без выражения. И почувствовал неприятный привкус во
рту; он оттянул язык к горлу - то был привкус растаявшего аспирина. "Вот
теперь ты знаешь, какой привкус у страха", - подумал он. И еще подумал, что
привыкнет к этому привкусу. Если проживет достаточно долго.
И вдруг все воспоминания стали толпиться, скучиваться. Как будто
черноты в его мозгу выпятились, угрожая выблевать пагубные сНьюбразы из
сферы подсознательного - в ментальное поле зрения, управляемые рациональным
бодрствующим мозгом; если такое случится снова, это сведет его с ума. Он
пытался оттолкнуть воспоминания, и ему удалось - но потом он услышал голос -
это было, как будто кто-то, похороненный заживо, кричал из-под земли. Это
был голос Эдди Каспбрака.
"Ты спас мне жизнь, Билл. Те большие парни, они достают меня. Иногда
мне кажется, они действительно хотят меня убить".
- Твои руки, - сказала Одра.
Билл посмотрел на руки. Они покрылись мурашками, крупными мурашками,
как яйца насекомых. Они оба уставились на них, не говоря ни слова, как на
интересный музейный экспонат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62