Он ждал хотя бы слабой искры протеста, но она только посмотрела на него
робко, желая угодить. Ее голос был низким, и нежным, и послушным. - Хорошо,
Том.
- Брось ее тогда.
Она бросила. Том был в хорошем настроении весь остаток ночи.
Через несколько недель, выйдя из кинотеатра, она машинально зажгла
сигарету в вестибюле и закурила, пока они шли к матине через автостоянку.
Был ветреный ноябрьский вечер - ветер бил, как маньяк, в каждый квадратный
сантиметр обнаженной поверхности кожи. Том вспомнил запах озера - такое
бывает в холодные ночи - то был одновременно и запах рыбы, и запах какой-то
пустоты. Он позволил ей курить сигарету. Он даже открыл перед ней дверцу
машины. Он сел за руль, закрыл свою дверцу и затем сказал: - Бев?
Она вытащила сигарету изо рта, повернулась к нему, вопрошая, и он
разрядился: его тяжелая рука ударила ее по щеке - достаточно сильно, чтобы
рука задрожала, достаточно сильно, чтобы ее голова откинулась назад. Ее
глаза расширились от удивления и боли... и чего-то еще. Рука потянулась к
щеке, чтобы ощутить ее теплоту и дрожащую немоту. Она закричала: - Ооооо!
Том!
Он посмотрел на нее, его глаза сузились, рот улыбался небрежно. Он
оживился, с интересом ожидая, что будет дальше, как она станет реагировать.
Член в его брюках напрягался, но он едва ли замечал это. Это на потом. На
сейчас урок был в самом разгаре. Он еще раз разыграл происшедшее. Ее лицо.
Что это было за третье, едва мелькнувшее выражение? Первое удивление. Второе
- боль. Затем ностальгия?
Взгляд памяти... чьей-то памяти. Только одно мгновение. Она сама вряд
ли знала, что это было - мысль или выражение.
Теперь - что она не сказала. Он знал это, как знал собственное имя.
Она не сказала: "Сукин сын!"
Не сказала: "До свидания, город настоящих мужчин".
Не сказала: "Все, Том".
Она только посмотрела на него ранеными, карими глазами и произнесла: -
Зачем ты сделал это?
Затем пыталась сказать еще что-то, но - залилась слезами.
- Выброси ее.
- Что? Что, Том? - Ее косметика растеклась по лицу грязными следами. Он
не обращал на это внимания. Ему даже нравилось видеть ее такой. Лицо было
грязным, но в нем было что-то сексуальновозбуждающее. Сучье.
- Сигарета. Выброси ее.
Она поняла. И почувствовала себя виноватой.
- Я просто забыла! - закричала она. - Это все!
- Выброси ее, Бев, или ты получишь еще одну пощечину!
Она открыла окно и выбросила сигарету. Затем повернулась к нему, ее
лицо было бледное, испуганное и какое-то суровое.
- Ты не можешь... ты не должен бить меня. Это плохой фундамент для
дальнейших отношений. - Она пыталась найти нужный взрослый тон, но у нее не
получалось. Он подавил ее. Он был с ребенком в этой машине. Чувственным,
адски возбуждающим, но ребенком.
- Не могу и не должен - две разные вещи, девочка, - сказал он. Он едва
сдерживал свое ликование. - И я один решаю, что будет составлять наши
дальнейшие отношения, а что нет. Если ты можешь жить с этим, отлично. Если
нет, ты можешь пойти пешком. Я не остановлю тебя. Я, может быть, вытолкну
тебя в жопу, но не остановлю! Это свободная страна. Что еще мне сказать?
- Ты уже, вероятно, достаточно сказал, - прошептала она, и он ударил ее
снова, сильнее, чем в первый раз, потому что ни одна девка никогда не должна
перечить Тому Рогану. Он бы стукнул королеву английскую, если бы она
вздумала перечить ему.
Щекой она ударилась о дверцу. Рука ее схватилась за ручку, а затем
упала. Она просто забилась в угол, как кролик, одной рукой закрыв рот, глаза
большие, влажные, испуганные. Минуту Том смотрел на нее, затем вышел из
машины и обошел ее сзади. Он открыл ее дверпу. Он дышал черным ветреным
ноябрьским воздухом, и до него явственно доносился запах озера.
- Ты хочешь выйти, Бев? Я видел, как ты потянулась к ручке дверцы,
поэтому я думаю, что ты, должно быть, хочешь выйти, О'кей. Хорошо. Я просил
тебя что-то сделать, и ты сказала, что сделаешь. Потом ты не сделала. Так ты
хочешь выйти? Давай. Выходи. Что за черт! Выходи. Ты хочешь выйти?
- Нет, - прошептала она.
- Что? Мне не слышно.
- Нет, я не хочу выйти, - сказала она немного громче.
- У тебя что, эмфизема от этих сигарет? Если ты не можешь говорить, я
дам тебе мегафон, черт возьми. Это твой последний шанс, Беверли. Скажи
громко, чтобы я мог слышать тебя: ты хочешь выйти из этой машины или ты
хочешь вернуться со мной?
- Хочу вернуться с тобой, - сказала она, и схватилась руками за
рубашку, как маленькая девочка. Она не смотрела на него. Слезы скользили по
ее щекам.
- Ладно, - сказал он. - Прекрасно. Но сначала ты скажешь это мне, Бев.
Ты скажешь: "Я не буду курить в твоем присутствии, Том".
Теперь она смотрела на него, глаза у нее были раненые, молящие,
непонятные. "Ты можешь меня заставить сделать это" говорили ее глаза, - но,
пожалуйста, не надо. Не надо, я люблю тебя, может это кончиться?
- Нет - не могло.
- Скажи это.
- Не буду курить в твоем присутствии, Том.
- Хорошо. Теперь скажи: "Прости".
- Прости, - повторила она глухо.
Сигарета, дымясь, лежала на тротуаре, как отрезанный кусок взрывателя.
Люди, выходящие из театра, смотрели на них - на мужчину, стоящего около
открытой дверцы "Беги" последней модели, и на женщину, сидящую внутри: руки
прижаты к губам, голова откинута назад, волосы ниспадают золотом в
сумеречном свете.
Он раздавил сигарету. Размазал ее по тротуару.
- Теперь скажи: "Я никогда не сделаю этого без твоего разрешения".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62