Я вернусь к тебе, если смогу, Марти, но я
чувствую себя как человек, стоящий у края старой осыпающейся шахты: он стоит
там и прощается с дневным светом".
Да уж, конечно! Это наверняка бы ее успокоило!
- Нет, - сказал он, - пожалуй я не моту рассказать тебе, что это.
И прежде чем она могла еще что-то произнести, прежде чем она могла
начать снова: ("Эдди, выйди из такси! У тебя будет рак!"), он зашагал от
нее, все прибавляя шаг. У такси он уже бежал.
Она все еще стояла в дверях, когда такси выехало на улицу, все еще
стояла там, когда такси поехало по городу - большая черная тень - женщина,
вырезанная из света, льющегося из дома. Он махал рукой и думал, что она
машет ему в ответ.
- Куда мы направляемся, мой друг? - спросил таксист.
- "Пени Стейщн", - сказал Эдди, его рука покоилась на аспираторе. Астма
ушла куда-то вглубь бронхиальных трубок. Он чувствовал себя... почти хорошо.
Но аспиратор понадобился ему больше, чем когдалибо, четыре часа спустя,
когда он вышел из легкого забытья в спазматическом подергивании - так что
парень в костю96 ме бизнесмена опустил газету, посмотрел на него с некоторым
любопытством.
"Я вернусь, Эдди! - кричала победно астма. - Я вернусь ох, вернусь, и
на этот раз я, может быть, убью тебя! Почему бы и нет? Когда-нибудь это
должно произойти, ты
ведь знаешь! Не могу же я, черт возьми, вечно сопровождать тебя!"
Грудь Эдди подымалась и опускалась. Он потянулся за аспиратором, нашел
его, направил в горло и нажал защелку. Затем он снова сел на высокое
сидение, дрожа, ожидая облегчения, вспоминая сон, от которого он пробудился.
Сон? Господи, если бы этим ограничилось. Он боялся, что то было скорее
воспоминание, чем сон. Там был зеленый свет, как свет внутри рентгеновского
аппарата в обувном магазине, и гниющий прокаженный тащил кричащего мальчика
по имени Эдди Каспбрак сквозь туннели под землей. Он бежал и бежал (он бежал
достаточно быстро, как учитель Блэк сказал его матери, и он бежал очень
быстро от того гниющего прокаженного, который гнался за ним, о да, поверьте,
даю голову на отсечение) в своем сне, где ему было одиннадцать лет, а затем
почувствовал запах чего-то наподобие смерти времени, и кто-то зажег спичку,
и он посмотрел вниз и увидел разложившееся лицо мальчика по имени Патрик
Хокстеллер, мальчика, который исчез в июле 1958 года, и черви вползали и
выползали из щек Патрика Хокстеллера, и тот жуткий запах исходил изнутри
Патрика Хокстеллера, и в этом сне было больше воспоминания, чем сна, в
котором он увидел два школьных учебника, которые разбухли от влаги и
покрылись зеленой плесенью - "Дороги везде" и "Познание нашей Америки". Они
были в таком состоянии, потому что там была отвратительная влага ("Как я
провел свои летние каникулы", тема Патрика Хокстеллера - "Я провел их
мертвым в туннеле! На моих книгах вырос мох, и они распухли до размеров
огромных каталогов!") Эдди открыл рот, чтобы закричать, и вот тогда
скользкие пальцы прокаженного провели по его щекам и полезли в рот и вот тут
он проснулся, содрогаясь, будто ток прошел по его спине, и оказался не в
сточных трубах под Дерри, штат Мэн, а в вагоне Американской транспортной
компании в голове поезда, пересекающего РодАйленд под большой белой луной.
Человек, сидевший через проход, поколебавшись, все же заговорил с ним:
- У вас все в порядке, сэр?
- О, да, - сказал Эдди. - Я уснул и видел плохой сон. Он вызвал астму.
- Понимаю. - Газета опять поднялась. Эдди увидел, что это была газета,
которую его мать иногда называла "Еврей-Йорк-тайме".
Эдди посмотрел из окна на спящий ландшафт, освещаемый только сказочной
луной. Здесь и там были дома, иногда скопления их, в большинстве темные,
лишь в некоторых горел свет. Но свет был едва заметным, фальшиво дразнящим,
по сравнению с призрачным мерцанием луны.
Он думал, что луна разговаривает с ним - вдруг пришло ему в голову.
Генри Бауэре. Боже, он был такой сумасшедший. Интересно, где сейчас Генри
Бауэре? Умер? В тюрьме? Ездит по пустынным равнинам гденибудь в центре
страны, шныряя, как неизлечимый вирус, между часом и четырьмя - в часы,
когда люди спят особенно крепко - или, может быть, убивая людей, настолько
глупых, что они замедляли шаг на его поднятый палец, а он перекладывал
доллары из их бумажника в свой собственный?
Возможно, возможно.
А может, он гденибудь в психолечебнице? Глядит на луну, которая входит
в полную фазу? Разговаривает с ней, слушает ответы, которые только он может
слышать?
Эдди считал такое вполне вероятным. Он дрожал. Мне вспомнилось наконец
мое отрочество, думал он. Вспомнилось, как провел свои собственные летние
каникулы в тот тусклый мертвый год 1958. Он чувствовал, что теперь может
припомнить почти любой фрагмент того лета, но ему не хотелось. О, Боже, если
бы только можно было снова забыть все это.
Он прислонился лбом к грязному стеклу окна, держа аспиратор в руке, как
талисман, а мимо поезда пролетала ночь.
Еду на север, думал он, но это была неправда.
Я еду не на север, потому что это не поезд. Это машина времени. Не на
север - назад. Назад во время.
Ему казалось, будто он слышит, как тихо говорит луна.
Эдди Каспбрак плотно сжал аспиратор и, почувствовав головокружение,
закрыл глаза. Порка Беверли Роган.
Том почти что засыпал, когда зазвонил телефон. Он привстал, потянулся к
нему, а затем почувствовал, как одна грудь Беверли прижалась к его плечу,
когда она через него взяла трубку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62