Нет, палец всего лишь застыл, но и это было уж чересчур.., настоящий
ад. "Джоунси, ты слишком много думаешь", - твердил Пит, в очередной раз
застав Джоунси, уставившегося в пустоту, начисто забывшего об окружающих.
Вероятно, это означало: "Джоунси, у тебя слишком богатое воображение", - и
скорее всего это была правда. Воображение у него действительно было слишком
богатое, особенно сейчас, когда он стоял на дереве, под первым в этом году
снегом, с прилипшими ко лбу волосами и пальцем, намертво заклинившимся на
спусковом крючке, не напрягавшимся, как он боялся, но и не разжимавшимся.
Мужчина был уже почти под ним: в прицеле "гаранда" проплывает оранжевая
шапка; жизнь человека висит на невидимой ниточке, туго натянутой между дулом
ружья и этой кепчонкой. А он, ничего не подозревая, возможно, думает о
продаже машины, или о том, как бы половчее изменить жене и не попасться, или
о покупке пони для старшей дочери (позже Джоунси узнал, что Маккарти ни о
чем подобном не думал, но откуда ему было знать в тот момент, когда палец на
крючке превратился в такой же твердый, негнущийся, застывший завиток). Он и
сейчас не знал того, что было неизвестно Джоунси, стоявшему на обочине
тротуара в Кембридже, с портфелем в одной руке и выпуском "Бостон феникс"
под мышкой, а именно, что смерть была совсем рядом, а может, и не просто
смерть, а Сама Смерть, торопливо семенящая фигура, словно сбежавшая из
раннего фильма Ингмара Бергмана, нечто, прячущее в складках грубого савана
орудие убийства. Возможно, ножницы. Или скальпель.
И - что хуже всего - мужчина не умрет, по крайней мере не сразу.
Свалится и станет с воплями кататься по земле, совсем как Джоунси катался с
воплями по мостовой. Правда, он не помнил своих криков, но, разумеется, так
оно и было: потом ему рассказывали, а у него не было причин не верить.
Наверняка орал благим матом. А что, если мужчина в коричневой куртке и
оранжевых аксессуарах начнет звать Марси? Нет, конечно, нет - не о
реальности, - но в мозгу Джоунси могут отозваться призывы к Марси. Если с
ним приключилась глазная горячка - если он принял коричневую куртку за
голову оленя, - вполне возможны и слуховые галлюцинации. Слышать его вопли -
и знать, что причиной всему ты... Боже милостивый, нет! И все же палец никак
не хотел сползти с крючка.
Из временного паралича его вывело простое и неожиданное событие;
незнакомец упал примерно в десяти шагах от корней дерева Джоунси. Вот так,
взял и упал. Джоунси услышал болезненный удивленный возглас: "ы-ы-х", и
палец сам с собой сполз с крючка.
Мужчина стоял на четвереньках, пальцы в коричневых перчатках
(коричневые перчатки, еще одна ошибка, да этот тип с таким же успехом мог бы
прикрепить к груди табличку: (ЦЕЛИТСЯ СЮДА) царапают уже побелевшую землю.
Кое-как поднявшись, он стал что-то бормотать неразборчиво, невнятно, быстро.
- О Господи, Господи, - повторял незнакомец, пошатываясь, как пьяный.
Джоунси знал, что мужчины, очутившись вдали от дома на неделю или хотя бы на
уик-энд, предаются всяческим вполне простительным порокам, чаще всего
напиваются прямо с утра. Но почему-то ему казалось, что незнакомец не пьян.
Без всяких на то оснований: чистая интуиция.
- О Господи, Господи, Господи, - повторял тот, снова пустившись в путь.
- Снег. Теперь еще и снег. Пожалуйста, Боже, о Боже, теперь еще и снег,
Господи!
Первые шаги были спотыкающимися и неуверенными. Джоунси почти решил,
что интуиция на этот раз его подвела, но тут парень пошел ровнее. Он скреб
ногтями правую щеку.
Незнакомец проплыл прямо под деревом, на мгновение превратившись из
человека в ровный оранжевый кружок с коричневыми выступами по обе стороны.
Голос постепенно отдалялся, какой-то хлюпающий, слезливый, все повторявший
"О Господи", со случайными вкраплениями "О Боже", и "Теперь еще и снег".
Джоунси не двигался с места, наблюдая, как тип исчезает под настилом и
появляется с другого конца. И сам не понимая почему, развернулся, чтобы
проводить взглядом ковыляющего незнакомца. И не сознавал даже, что опустил
ружье, предварительно вновь поставив его на предохранитель.
Джоунси не окликнул его по вполне ясной причине: угрызения совести.
Боялся, что мужчина с одного взгляда увидит правду в его глазах, даже сквозь
слезы и сгущавшийся снег сообразит, что Джоунси недаром торчал наверху с
ружьем. И едва не подстрелил его.
Отойдя от дерева шагов на двадцать, неизвестный остановился и замер,
подняв правую руку ко лбу козырьком, чтобы защитить глаза от снега. Джоунси
решил, что тот увидел "Дыру в стене". Вероятно, до него наконец дошло, что
дорога вот она, под ногами, "О Боже" и "О Господи" смолкли, и парень побежал
на звук генератора, похмельно раскачиваясь, как матрос на штормовой палубе.
До Джоунси доносилось натруженное прерывистое дыхание незнакомца, несущегося
к уютному охотничьему домику, над крышей которого лениво поднимаются кольца
дыма, тут же тающие в воздухе.
Джоунси начал осторожно спускаться по планкам, прибитым к стволу клена,
не забыв перекинуть ружье через плечо (мысль о том, что этот человек может
представлять какую-то опасность, ему и в голову не приходила, во всяком
случае тогда, просто он не хотел бросать на снегу "гаранд", прекрасное и
дорогое оружие). Бедро опять затекло, и к тому времени, как Джоунси слез с
дерева, мужчина, которого он едва не подстрелил, почти добрался до двери,
которая, естественно, была открыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34