Вот еще какое-то приспособление округлой формы,
назначение которого ему не известно. Что-то вроде колеса для
белки. А вот носилки на колесах с двумя подвешенными сверху
сосудами для физрастворов. Трубки, идущие от них смотаны в
причудливые кубки и повешены на специальные крючки на
стойках. Все эти замысловатые и немного пугающие
приспособления вызвали у него яркие ассоциации с картинками
Сальвадора Дали. В конце одного из коридоров - кабинет
медсестер с огромными стеклами вместо стен. Оттуда до него
доносится их веселый смех и запах кофе.
Он пьет из фонтанчика и медленно направляется к ее
палате. Ему страшно от того, что он может увидеть там и он
надеется, что застанет ее сейчас спящей. Если она спит, то
будить ее он не станет.
Над дверью каждой палаты небольшое застекленное окошечко
с лампой. Когда пациент нажимает на кнопку у изголовья
своей постели, окошечко загорается красным светом. В
небольшом холле посередине коридора он увидел нескольких
ходячих больных, прогуливающихся вдоль большого окна во всю
стену, сделанного, видимо, уже недавно, так как само издание
было довольно старым. Они были одеты в грубые дешевые халаты
в белую и голубую полоски и с кокетливыми отложными
воротничками. Халаты эти назывались на местном жаргоне
"джонни". На женщинах "джонни" выглядели еще куда ни шло, но
на мужчинах - по меньшей мере странно и, уж конечно,
довольно потешно. Почти все мужчины были обуты в больничные
коричневые тапки из кожзаменителя, у женщин же на ногах были
более мягкие матерчатые шлепанцы с разноцветными шерстяными
помпонами. Такие же выдали и его матери, но она называла их
тапочками.
Медленно перебирающие ногами молчаливые больные
напомнили ему о фильме ужасов под названием "Ночь, когда
воскресают мертвые". Они двигались так медленно, как будто
пол вокруг них был облит майонезом или подсолнечным маслом и
они боялись поскользнутся. Движения их были настолько
плавными и медлительными, как будто внутри у них вместо
костей и обычных для всех нормальных людей органов была
какая-то жидкая субстанция, заключенная в тонкую оболочку их
кожи. Некоторые из них были на костылях. Их неторопливое
шествие было и пугающим, и вызывающим жалость и сочувствие
одновременно. Никакой конкретной цели ни у одного из них нет
- это видно по лицам, они просто прогуливаются вдоль стен и
окна коридора и холла. Как студенты в перерывах между
занятиями, вот только занятия у них совсем другие.
Из динамиков, развешанных в нескольких местах вдоль
коридора, доносится веселенькая песенка "Джим Дэнди" в
исполнении "Блэк Оук Арканзас" ("Давай, Джим Дэнди! Давай,
Джим Дэнди!" - задорно выкрикивает фальцет). Двое больных
оживленно обсуждают достоинства и недостатки Никсона, только
не размахивают при этом руками, как это обычно бывает. В их
голосах он слышит явный французский акцент, Льюистон населен
преимущественно французами, которые очень берегут свои
национальные традиции: говорят обычно на родном языке, а по
праздникам с удовольствием танцуют свои джиги и рилы, причем
делают это с таким трогательным упоением и любовью, с каким
происходят драки в барах на Лисбон-стрит.
Он остановился перед дверью палаты, в которой
находилась его мать, и пожалел о том, что не выпил для
храбрости. Ему тут же стало стыдно этой мысли - ведь он шел
все-таки к своей матери. Она, правда, настолько одурманена
элавилом, что все равно ничего не заметила бы. Элавил - это
сильный транквилизатор, который они дают больным в
онкологическом отделении, чтобы их не волновало так сильно
то, что они умирают.
Обычно он каждый день покупал в супермаркете "Сонни"
одну шестибаночную упаковку пива "Блэк Лэйбл", возвращаясь
с работы домой. Поинтересовавшись школьными успехами детей,
он уютно устраивался в кресле и включал телевизор. Три банки
за "Сезам-стрит", две а "Мистером Роджером" и одну за ужин.
Сегодня он хотел купить еще одну упаковку специально для
этой поездке. Ему предстояло проехать двадцать две мили от
Рэймнда до Льюистона по дорогам 302 и 202. В дороге он пить,
конечно, не собирался, но перед тем, как подняться наверх,
он мог бы выпить пару баночек для того, чтобы успокоиться, а
потом мог бы вернутся еще - ведь у него оставалось бы их
целых четыре...
Это просто дает ему возможность, точнее предлог, выйти
из палаты, если вдруг станет слишком не по себе от вида
умирающей матери. Он всегда оставляет машину не с той
стороны клиники, куда выходят окна палаты N 312, а с другой.
Правда, там вместо специальной стояночной площадки для
автомобилей обычная ноябрьская слякоть, слегка прихваченная
за ночь корочкой льда. После выпитого пива, а в еще большей
степени просто из-за страха войти в палату ему вдруг
захотелось в туалет, и он решил выйти на улицу - больничный
туалет выглядел слишком удручающе: кнопка вызова сестры
слева от сливного бачка, хромированная, как какой-нибудь
хирургический инструмент, ручка для слива воды, банка с
розовым раствором марганца для дезинфекции над раковиной.
Довольно мрачные аксессуары, уж поверьте.
У него вообще появилось вдруг сильное желание медленно
уехать отсюда домой, но он взял себя в руки.
1 2 3 4 5 6 7 8