Мне еще не исполнилось
тридцати одного, а нам уже принадлежали два дома: старинный, построенный в
стиле Эдуарда <Речь идет об архитектурном стиле, сформировавшемся во
время правления английского короля Эдуарда VI.>, особняк в Дерри и
приличных размеров коттедж на озере в западной части Мэна. "Сара-Хохотушка",
так называли этот бревенчатый дом местные жители. Причем дома именно
принадлежали нам, поскольку мы полностью за них расплатились, тогда как
многие пары нашего возраста почитали за счастье, если банки соглашались дать
им на покупку дома кредит. Мы были богаты и счастливы и спокойно смотрели в
будущее. Я не считал себя Томасом Вулфом (не считал даже Томом Вулфом и
Тобиасом Вулффом <Том Вулф, Тобиас Вулфф - современные американские
писатели.>), но мне хорошо платили за работу, которая мне нравилась, и я
полагал, что лучше ничего на свете и быть не может.
Я попал в разряд середнячков. Критика меня игнорировала, работал я в
строго определенном жанре (очаровательная молодая женщина встречает на своем
пути интересного незнакомца), труд мой хорошо оплачивался, поскольку
общество понимало, что обойтись без меня нельзя. Точно так же относятся к
разрешенным в штате Невада публичным домам: основному инстинкту надобно
давать выход, а потому кто-то должен заниматься Этим Самым Делом. Я
занимался Этим Самым Делом с большим желанием (а иногда мне с энтузиазмом
помогала Джо, в случаях, когда я оказывался на сюжетной развилке), и в
какой-то момент - кажется, после избрания Джорджа Буша, - наш бухгалтер
сообщил, что мы - миллионеры.
Конечно, нашего богатства не хватило бы, чтобы купить личный реактивный
самолет (как Гришем) или профессиональную футбольную команду (как Клэнси),
но по меркам Дерри, штат Массачусетс, мы просто купались в деньгах. Мы
несчетное количество раз занимались любовью, посмотрели тысячи фильмов,
прочитали тысячи книг (Джо складывала свои на пол у кровати). А главное - и
наверное, это следует почитать за счастье - мы не знали, сколь краткий нам
отпущен срок.

***

Не единожды я задумывался, а не нарушение ли ритуалов приводит к
возникновению писательского психологического барьера? Днем я, конечно,
отметал эти мысли, не люблю рассуждений о сверхъестественном, но ночью у
меня возникали проблемы. Ночью у мыслей есть особенность срываться с поводка
и гулять на свободе. А если ты всю взрослую жизнь выдумываешь сюжеты и
переносишь их из головы на бумагу, мыслям сорваться с поводка куда как
проще. То ли Бернард Шоу, то ли Оскар Уайльд сказал, что писатель - это
человек, который научил свой разум вести себя неподобающим образом.
Но так ли уж крамольна мысль о том, что нарушение ритуалов сыграло свою
роль, и внезапно и неожиданно (по крайней мере неожиданно для себя) я
кончился как писатель? Когда ты зарабатываешь хлеб в выдуманным мирах,
граница между тем, что есть на самом деле, и тем, что кажется, слишком
размыта. Художники иногда отказываются рисовать, не надев определенной
шляпы. Бейсболисты, у которых пошел удар, не меняют носки.
Ритуал начался со второй книги, единственной, из-за которой, насколько
мне помнится, я очень нервничал. Наверное, я вновь переболел болезнью
второкурсника: им всегда кажется, что после первого успеха обязателен
провал. Кстати, на одной из лекций по курсу американской литературы
профессор сказал, что из всех американских писателей только Харпер Ли
удалось избежать панического страха за вторую книгу.
Заканчивая "Мужчину в красной рубашке", я остановился в шаге от
финишной черты. До приобретения старинного особняка на Бентон-стрит в Дерри
оставалось еще два года, но "Сару-Хохотушку", коттедж и участок земли на
озере Темный След мы уже купили, хотя еще не обставили и не пристроили
студию Джо. Там я и дописывал "Мужчину".
Я отодвинул стул, поднялся из-за стола, на котором стояла моя
старенькая "Ай-би-эм селектрик" (тогда я еще не освоил компьютер) и прошел
на кухню. Сентябрь уже перевалил на вторую половину, дачники в большинстве
своем разъехались, и никакие посторонние шумы не заглушали крики гагар.
Солнце садилось, гладкая поверхность озера горела холодным оранжево-красным
огнем. Это воспоминание осталось со мной навсегда, яркое и живое. Иной раз
мне даже кажется, что достаточно небольшого усилия воли, чтобы оно вновь
стало реальностью. Вот я и задумываюсь: а что бы изменилось, если бы тогда
все было иначе?
Еще раньше я поставил в холодильник бутылку "тэттинжера" и два бокала.
Теперь я достал их и на жестяном подносе, который обычно использовался для
транспортировки кувшинов с холодным чаем или "кул-эйдом" из кухни на
террасу, где коротала время Джо, или в гостиную, где я работал, и понес к
Джоанне.
Она сидела в кресле-качалке и читала (не Моэма, а Уильяма Денброу,
одного из ее любимых современных писателей).
- О-о-о, - протянула она, заложив закладкой страницу и закрывая книгу.
- Шампанское! По какому случаю?
Вы понимаете, как будто она не знала.
- Дело сделано. Mon livre est tout fini <Моя книга написана
(фр.).>. Джоанна и была той самой основой, без которой ритуал терял свою
силу. Мы практически всегда пили шампанское, и она практически всегда шла, в
мой кабинет, чтобы завершить ритуал, но все-таки не после каждой книги.
- Что ж, - улыбаясь, она взяла с подноса, с которым я перед ней
склонился, один бокал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30