Как-то, поймав Марка за подслушиванием у замочной скважины - ему было
тогда только шесть лет, - отец сообщил ему старую английскую пословицу: не
слушай под дверьми - всегда будешь раздосадован. Это означает, пояснил
отец, что тот, кто подслушивает, всегда слышит о себе что-нибудь
неприятное.
Что ж, кроме этой пословицы, есть другая: предупрежден - значит,
вооружен.
Для своих двенадцати лет Марк Петри казался маловат и выглядел
слишком хрупко. Но двигался он с легкостью и изяществом мальчиков его
возраста, которые на вид состоят из одних коленей и локтей. Светлый, почти
молочный цвет лица и черты, позже ставшие орлиными, а пока немного
женственные, доставляли ему трудности в жизни еще до инцидента с Ричи
Боддином, но он твердо решил справляться со своими проблемами сам.
Большинство хулиганов велики и неуклюжи. Они пугают тем, что могут
причинить боль. Они дерутся нечестно. Поэтому, если ты не боишься
небольшой боли и не чураешься запрещенных приемов, хулигана вполне можно
одолеть. Ричи Боддин послужил первым окончательным воплощением этой
теории. С тотемом прежней его школы в Киттери Марк вышел на равных, что
было своего рода победой. (Киттерский хулиган, окровавленный, но не
сдавшийся, объявил школьному сообществу, что отныне они с Марком дружки.
Марк, считавший киттерского хулигана куском дерьма, тем не менее возражать
не стал. Он знал цену сдержанности.) Слова против хулиганов не помогают.
Удар - это, кажется, единственный язык, понятый всем Ричи Боддинам этого
мира, и Марк подозревал, что именно по этой причине мир переживает тяжелые
времена. В тот день его выгнали из школы, и отец очень сердился, пока
Марк, приговоренный к ритуальной порке туго скатанным в трубку журналом,
не объявил, что Гитлер в душе был всего лишь Ричи Боддином. Это заставило
отца безудержно расхохотаться, и порка отменилась.
Сейчас Джун Петри говорила:
- Как ты думаешь, Генри, он переживает?
- Трудно сказать... - Последовала пауза, и Марк знал, что отец
раскручивает трубку, - он чертовски сдержан.
- И все-таки... они шли к Марку, - продолжала она. - Поиграть с его
поездом... А теперь один мертв, а другой исчез! Не обманывай себя, Генри.
Мальчик должен что-то чувствовать.
- Он достаточно крепко стоит ногами на земле, - возразил мистер
Петри. - Что бы он при этом не чувствовал, уверен, он может держать себя в
руках.
Марк вклеил левую руку Франкенштейна в плечевой сустав. Это была
особая модель, светящаяся в темноте зеленым. В точности как пластиковый
Иисус, которого он получил в награду за чтение наизусть 119-го псалма в
воскресной школе в Киттери.
- Иногда я жалею, что он у нас один, - говорил отец. - Ему бы лучше
иметь сестру или брата.
Мать лукаво ответила:
- Нельзя сказать, что мы не старались, дорогой.
Разговор надолго прервался. Наверняка отец перелистывал "Уолл-Стрит
Джорнал", а мать держала на коленях роман Джейн Остин или, может быть,
Генри Джеймса. Марк удивлялся: какой смысл ей перечитывать столько раз
одни и те же книги. Зачем читать, если знаешь, чем кончится?
- Как ты думаешь, - спросила наконец мать, - можно отпускать его в
лес? Говорят, где-то здесь есть зыбучие пески.
- В нескольких милях.
Марк немного успокоился и приклеил монстру другую руку. Отличный у
него был набор фигурок, и он располагал их по-новому каждый раз, когда
появлялась еще одна. Дэнни и Ральфи шли смотреть именно на них, когда...
ну, ладно.
- Думаю, можно, - продолжил отец. - Конечно, не в темноте.
- Боюсь, после этих ужасных похорон у него будут кошмары.
Марк почти видел, как отец пожимает плечами:
- Тони Глик... бедняга! Но смерть и горе - часть жизни. Пора мальчику
узнать это.
- Может быть.
- Пауза. ("Интересно, какая банальность последует теперь?" - Марк
приклеил монстра на основу - каменистый курган с покосившимся надгробием.)
- В расцвете жизни нас подстерегает смерть. Но кошмары могут быть у меня.
- О?!
- Этот мистер Формен, должно быть, настоящий художник, прости,
Господи. Мальчик действительно выглядел как спящий. Сию секунду откроет
глаза, зевнет и... не знаю, кто только настаивает на таком истязании -
хоронить в открытом гробу. Это... язычество.
- Ну, дорогая, это уже позади.
- Надо думать, что так. У нас хороший мальчик, правда, Генри?
- Лучше всех.
Марк улыбнулся.
- Есть что-нибудь по телевизору?
- Сейчас взгляну.
Серьезный разговор закончился. Марк поставил модель на окно -
сохнуть. Через пятнадцать минут мать отправит его в постель. Он полез в
комод за пижамой.
В сущности, мать зря беспокоилась за его психику. Он не отличался
нервностью - да тому и не было причин. Несколько школьных драк не оставили
в нем шрамов. Его семья принадлежала к высшим слоям среднего класса и
двигалась еще выше. Родители крепко, пусть и слегка тяжеловато, любили
друг друга, и Марк обычно хотел того же, чего хотели они.
Если что-то его и отчуждало - так это собственная сдержанность и
холодное самообладание. Никто не воспитывал в нем этого - это родилось с
ним. Когда его любимого щенка Чоппера сбила машина, Марк настоял на том,
чтобы идти с матерью к ветеринару. И когда ветеринар сказал: "Собаку надо
усыпить, мой мальчик. Ты понимаешь, почему?", он поцеловал Чоппера, но не
проронил ни единой слезы. Мать плакала, но через три дня Чоппер для нее
ушел в туманное прошлое, а для Марка он не уйдет туда никогда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106