Благодарю Бога за то, что мистер Бун еще
спит! У меня самого в голове все перепуталось от происходящего...
Позже.
Я принес мистеру Буну обед на подносе. Он собирался встать позже и мое
появление вызвало у него недовольство. Конечно, я пойду в Причер Корнерс.
Мистеру Буну когда-то прописали сонный порошок. У меня осталось немного. Я
насыпал одну дозу в чай, и мистер Бун выпил его, ничего не подозревая.
Оставить его бодрствующим наедине с тварями в стенах такая перспектива
пугает меня. Но как можно тут вообще оставаться? Я вынужден был на всякий
случай еще и запереть его. Молю тебя, Боже, пусть он останется живым и спит
до пор, пока я не вернусь сюда с кабриолетом.
Еще позже.
Побейте меня камнями! Побейте меня камнями, как дикую и бешеную
собаку! Чудовища и дьяволы! Те, кого называют людьми! Мы оказались
пленниками тут... Козодои начинают слетаться...

26 октября 1850 года.
Дорогой Бони,
смеркается, и я только что проснулся, а спал я подряд двадцать четыре
часа. Хотя Кел ничего мне не сказал, подозреваю, что он подсыпал мне в чай
сонный порошок, чтобы воспрепятствовать моим намереньям. Он добрый
заботливый друг, желает только лучшего, и я ничего не скажу ему.
Конечно, я все тщательно обдумал. Завтра днем! Я спокоен, решителен,
но, кажется, чувствую, что моя лихорадка может вернуться. Если это так, то
все должно сделать завтра. Возможно ночью было бы лучше, и даже Пламень Ада
не сможет заставить меня отказаться и отложить поход в город призраков.
Я не в состоянии больше писать. Пусть Бог благословит и поддержит
тебя, Бони.
Постскриптум.
Птицы снова стали кричать и ужасные звуки в стенах возобновились. Кел
не знает, что я не сплю.
Чарльз.
(Из записной книжки Келвина МакКена).
27 октября 1850 года.
Его не переубедить. Очень хорошо. Я иду с ним.

4 ноября 1850 года.
Дорогой Бони,
слабость чувствую невероятную. Я не уверен в дате, ведь мой календарь
- подсчет отливов и приливов, заходов и восходов солнца... а такой
календарь слишком неточен. Я сижу за столом, где написал тебе первое письмо
из Чапелвэйта, и смотрю на темное море, над которым быстро гаснут последние
солнечные Лучи. Никогда больше я этого не увижу. Эта ночь - последняя ночь
моей жизни.
Как тяжело море обрушивается на скалы! Оно бросает клочья Иены в
темнеющее небо, как флаги, сотрясая пол подо мной. В оконном стекле вижу
свое отражение - бледное, словно лик вампира. Я ничего не ел с 27 октября и
почти не пил, ведь нет дольше Кела, который смог бы поставить у моего
изголовья графин со свежей водой.
Кел! Его больше нет в живых, Бони. Он занял мое место, бедняга с
золотыми руками и скуластым лицом, которое так похоже на нынешнее отражение
моего лица в оконном стекле. И, конечно, ему могло бы больше повезти. Его
не преследовали сны, как преследовали они меня в последние дни. Эти сны,
словно призрачные тени, которые затаились в коридорах кошмарного бреда.
Даже сейчас мои руки еще дрожат. Вот... я закапал страницу чернилами!
В то утро Келвин поспорил со мной, так как я попытался ускользнуть из
дому. Я-то считают себя таким хитрым. Я сказал ему, что решился: мы должны
уехать и спросил его, не отправится ли он в Тандрелл, милях в десяти, чтобы
нанять экипаж, тогда бы мы выбрались из ловушки, покинули местность, где
были столь печально известны. Он согласился совершить эту утомительную
пешую прогулку, и я смотрел ему вслед, смотрел, как он уходит по дороге
вдоль моря.
Когда он исчез из виду, я стал быстро собираться: взял плащ и шарф
(погода выдалась мерзкая, этим утром морской бриз принес первое дыхание
зимы). Сперва я взялся за ружье, но потом рассмеялся про себя. Какая польза
от ружья в такой ситуации?
Я запасся в чулане всем необходимым, остановился и посмотрел в
последний раз на море и небо. Запах свежего воздуха перебил запах гнили.
Под облаками, высматривая добычу, летали чайки.
Я обернулся. Рядом со мной стоял МакКен.
- Вы не пойдете туда один, - сказал он. Усмешка по-прежнему не
покидала его лицо.
- Но, Келвин, - начал было я.
- Нет, ни слова! Мы пойдем вместе и сделаем то, что должны сделать.
Иначе я поверну вас назад насильно. Вы не здоровы. Одного я вас не отпущу.
Невозможно описать ту борьбу эмоций, которая охватила меня: смущение,
оскорбленное самолюбие, благодарность... и, конечно, самым великим была
любовь!
Молча обогнули мы летний домик и солнечные часы, прошли по заросшему
травой пустырю и углубились в лес. Стояла мертвая тишина... птицы не пели,
не стучал дятел. Только в воздухе чувствовался запах соли. Откуда-то
издалека потянуло гарью костра. Деревья были увиты осенними цветами, но мне
показалось, что ярко-красный цвет преобладает над всем остальным.
Вскоре запах соли исчез и появился другой, более неприятный запах. Он
был самым отвратительным, с которым я когда-либо сталкивался. Когда мы
пришли к покосившемуся мосту, который пересекал реку, я ожидал, что Кел
вновь попросит меня отложить начатое дело, но он промолчал, остановился,
глядя на мрачный шпиль, который, словно насмешка, тянулся к голубому небу,
потом взглянул на меня, и мы пошли дальше.
Быстро и немного побаиваясь, мы приблизились к церкви Джеймса Буна.
Дверь до сих пор была полуотворена после нашего бегства. Казалось, кто-то
следит за нами из темноты. Когда мы йоднялись на несколько ступеней, душа у
меня ушла в пятки, руки задрожали, когда я коснулся дверной ручки и толкнул
ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14