– Это все рюкзак! – чуть ли не взвизгнула я. – Я просто не смогла представить себя с рюкзаком.
Он сидел на дальнем конце кровати среди полупустой комнаты, отклеивающихся постеров на стенах, обвисших занавесок, этих бесполезных подставок для яиц и выглядел еще моложе, чем всегда. Его глаза вновь обрели цвет тициановской небесной синевы, экзотические сапфиры верности.
– И как ты мог всегда это знать?
Он заговорил голосом, которого я никогда не слышала раньше. Отстраненным, словно его здесь уже не было.
– С того момента, как я пришел на ту выставку и увидел тебя в белом платье, с только что уложенными волосами, я знал. Многое, слишком многое тебе пришлось бы потерять. Ты даже понятия не имела, сколь многое. Никогда даже не задумывалась об этом. Но у меня было предчувствие… оно возникало, когда ты говорила со мной о замене автомобиля, о покупке телефона, о пятизвездочных отелях в Индии. Это скала, на которой ты стоишь. И, стоя на ней, любишь себя, позволяешь другим любить тебя. Так что я понимал, что со временем ты уйдешь. Слишком многое тебе пришлось бы потерять.
Слова жалили. Такое я привыкла слышать от сестры.
– Если уж говорить о потерях, Мэттью, то дело не в платьях или автомобилях. Речь прежде всего идет о счастье других людей.
– Когда мы встретились, в твоей душе была мертвая зона. Теперь она появится вновь.
– Я это знаю, – искренне ответила я.
Отстраненность исчезла на мгновение, голос зазвучал сурово:
– Ты знаешь, что мы больше никогда не будем счастливы, не так ли? Ни ты, ни я. Ты более не будешь просыпаться утром и задаваться вопросом: а чего это я улыбаюсь? Эти дни уйдут навсегда. С этого момента мы будем уже не жить, а существовать, довольствуясь тем, что будет выпадать на нашу долю. Но такого полного счастья не обретем уже никогда.
Конечно же, он говорил чистую правду.
В голове зазвучал голос шестилетней Вирджинии: «Я больше никогда не буду счастлива».
Что ж, дорогая сестра, вот мы и оказались в одной лодке.
Френсис встретил нас в аэропорту Хитроу. Брюс не смог приехать, потому что повредил спину. Я увидела, как Вирджиния поджала губки, услышав эту весть.
– Как это на… – начала она.
– Джинни… – оборвала я ее.
Скорее почувствовала, чем увидела, как напрягся Френсис. Он ждал взрыва. Но сестра лишь глубоко вдохнула, про себя досчитала до семи, я буквально это слышала, и ответила:
– Извините. Сказывается долгий перелет. Бедный Брюс.
Френсис посмотрел на меня и приподнял бровь.
Я же всем своим видом выражала чувство глубокого удовлетворения. Внутри сердце разбилось на тысячу осколков, все болело, но на лице читалось исключительно самодовольство. «Я должна быть такой же, как и прежде, – твердила я себе. – Идеалом. Как говаривали поэты, совершенство – оно холодное».
Внезапно я подумала о Давине Бентам. Что в действительности изменилось за последние двести лет? Кто помнил о ней, кого волновали принесенные ею жертвы? По-прежнему существует гора жен и женщин, которые приходят туда, бьют в цимбалы и едят лотос. Жизнь в действительности коротка и окружена долгим, долгим сном. Даже аэропорт, давний знакомец Хитроу, причинял боль. Я бы могла стоять здесь с Мэттью, вместо того чтобы брать мужа под руку и изображать идеальную жену.
Я подумала, что пора бы возобновить работу над книгой… хотя бы для того, чтобы чем-то занять себя. Теперь я понимала, каково это – иметь страстную натуру. Теперь я понимала, каково это – познать боль. Теперь я понимала, какой она обладала храбростью, решившись пойти против всех и продолжить занятие любимым делом. «Даже если эту книгу и не опубликуют, – думала я, – она тоже была сестрой и может помочь мне восстановить психическое равновесие». Даже если я не смогла стать такой, как она, я ее уважала. И работа над книгой, конечно же, отвлекла бы меня от тягостных мыслей…
Мы завезли Вирджинию домой, засвидетельствовали почтение страждущему Брюсу. Наши мужья выслушали наши рассказы и согласились, что так или иначе каждый рождается заново, прикоснувшись к душе Индии.
Потом я и Френсис поехали домой. Перед отъездом, на ступеньках дома Вирджинии, мы обнялись. Совсем как в финале голливудского фильма. После чего я оказалась в автомобиле наедине с мужем. Говорили о пустяках. Я могла говорить только о пустяках. Ехали мы той же дорогой, по которой я возвращалась в город на последнюю встречу с Мэттью.
– Бедняжки, – сказала я. – Если Брюс быстро не подлечит спину, он не сможет работать… то есть не сможет зарабатывать.
Френсис кивнул.
– Тебе повезло, что ты вышла замуж за меня.
От этих слов я вздрогнула, как от удара. «Когда же боль станет терпимой? – подумала я. – Когда же?»
Дома он приготовил чай, и мы пили его в гостиной, сидя рядышком на диване, как всегда. Ужасно уставшая, я откинулась на спинку дивана, закрыла глаза и услышала вздох Мэттью, почувствовала, как он дышит мне в ухо. Быстро выпрямилась. Открыла глаза. Это же Френсис. Он мне что-то говорил. Я тряхнула головой, сбрасывая сонливость.
– Извини. Ушла в себя и не расслышала…
Он притянул мою голову к своему плечу, кивнул.
– Ты вернулась из очень долгого путешествия. Долго, очень долго отсутствовала…
– Только две недели… – начала я.
– Очень долго отсутствовала. Но теперь ты вернулась ко мне.
И в его обычном голосе, в этих обычных словах я сумела распознать скрытый подтекст. Повернулась и посмотрела на него. Он смотрел на меня. Значит, он тоже всегда все знал.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92