Главное - изобретательность. Букетик цветов в вазе, немного вкуса - порой это решает все. И сервировка чтобы была безукоризненная - это, быть может, самое важное. Нет, все это совсем не так просто, как кажется. Это целая наука - видеть людей насквозь и уметь им угодить. Я это умел, уж на меня-то можно было положиться. Уходя, они всегда уверяли, что очень довольны.
Я был просто незаменим. Но пришлось и мне распроститься со своим делом, все мы смертны. И они, конечно же, были вынуждены найти себе нового метрдотеля, потому что без метрдотадя не обойтись. Надеюсь, он знает обращение и клиенты по-прежнему довольны.
Выслушав его, они пришли в полную растерянность. Они просто не знали уже, что и думать, в головах у них был полный сумбур.
И тогда из тьмы поднялся некто.
Здесь, во тьме вечности, никогда прежде не случалось, чтобы кто-то вставал, чтобы кто-то изменил положение или вообще что-то изменилось. Все с изумлением смотрели на него. Лицо его было словно опалено страстью, глаза его горели во тьме. И говорил он не как другие, речь его была горяча и зажигательна. Он так говорил:
Что есть истина? Скажите нам: что есть истина? Та жизнь, которой мы живем на земле, - сплошная путаница, многообразие без границ! Слишком много всего? Слишком много - нам просто не разобраться. Нам дано видеть лишь свое собственное, но это так ничтожно. А вся остальная большая жизнь - она так огромна! Мы боремся каждый в одиночку, вечно чего-то ищем, но каждый находит лишь самого себя. Мы одиноки в беспредельном пространстве, наше одиночество вопиет во тьме. Нам нет спасения, слишком уж нас много и слишком мы все разные. Нам не найти общего пути.
Так, может, жизнь - это всегда только я сам, или ты, или он? И никогда - мы все вместе? Никогда - что-то достаточно простое и надежное, к чему мы все могли бы приклонить наши головы и быть счастливы? Приклонить головы, как к старой матери, которая изо дня в день говорит своим детям одни и те же слова, чувствуя лишь, как крепнет с каждым разом связующая их любовь. И быть счастливыми, как счастлива бывает семья, собравшаяся под крышей родного дома. Может, она, жизнь, столь огромна, что нам никогда ее не постичь? Никогда - во веки веков! И нам остается лишь бесконечно мусолить одно и то же, каждому свое, видя, как все другое поглощается тьмой, для нас непроницаемой.
Мне невыносимо, что жизнь столь огромна! Мне невыносимо, что она не имеет границ! Мне невыносимо мое одиночество в пространстве, у которого нет конца!
Я хочу отыскать бога! Нам просто необходимо отыскать бога, чтобы привлечь его к ответу за жизнь, которая сбивает нас с толку.
Всем нам надо собраться вместе, всем-всем, собраться и отправиться на поиски бога, чтобы обрести наконец ясность.
Его слушали с напряженным вниманием. Все были захвачены его речью. Что-то он затронул в них, что-то скрытое в глубине, какое-то больное место, которое давало о себе знать, стоило его разбередить. Никогда прежде не чувствовали они с такой остротой горечь жизни, некоторые и вообще ничего такого прежде не чувствовали. Теперь, наконец, они всерьез осознали свое положение. Все теперь осознали, какую страшную путаницу являет собой человеческая жизнь, она столь неохватна и сложна, что не может быть в ней человеку покоя и нет в ней для человека никаких твердых основ, нет твердой почвы, на которую можно было бы ступить, нет истины. Теперь они осознали, сколь унизительно было для них жить так, как они жили, ничего толком не зная, не имея настоящей веры. Теперь они осознали, к какому страшному, безысходному одиночеству был приговорен каждый из них, окруженный непроницаемой тьмой. И они поняли, что этому должен быть положен конец, что они должны отыскать что-то другое, что одинаково подошло бы всем им, прийти к ясности и знанию, к истине.
Но некоторые подумали: а есть ли вообще бог? Один из них сказал: а есть ли вообще бог? Для меня лично бога вроде бы как и нет. Еще один сказал: и для меня бога вроде бы как и нет. Но тот, исполненный страсти, ответил: один, отдельно взятый человек может и не испытывать потребности в боге; но для нас, для миллионов, бог необходим. И они ему поверили и поднялись со своих мест, чтобы последовать за ним и привлечь бога к ответу за эту непостижимую жизнь.
Подняться с места им было нелегко. Поднимались они с трудом. Каждый когда-то уселся так, как ему было всего удобнее, на веки вечные, у них и мысли не было, что придется когда-нибудь поменять положение. И поднимались они теперь с великим трудом, и первые их шаги во тьме были неустойчивы, их шатало из стороны в сторону. Но когда они собрались наконец вокруг того, кто должен был повести их вперед, они уже твердо стояли на ногах, являя собой плотно спаянную массу, сообщество людей, объятых священным огнем общей идеи. Они ощутили, что нашлось наконец-то нечто во всей этой путанице и неразберихе, что объединило их, - их общая беда, их безмерное отчаяние. Они ощутили всю глубину своего отчаяния, объединившего их, и они упивались им. Они ошущали его как могучую силу человека, вырвавшуюся из глубин его мятежного духа, они упивались им. Счастливые не могли уже понять, как могли они быть счастливы. Несчастные сожалели, что не были еще несчастнее.
Под водительством того, исполненного страсти, двинулись они в путь, чтобы призвать бога к ответу.
Вначале их было не так уж и много, если мерить мерками вечности. Но по пути они подбирали все новых и новых, всех тех бесчисленных, что сидели вокруг во тьме. Они натыкались на группки, где шли бесконечные споры все о том же, о страхе, о жизни, натыкались они и на такие, где царило молчание, и заметить их можно было только столкнувшись вплотную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23