Одиночество мне заказано и всегда теперь будет заказано.
Какая пустота, какая бессмыслица!
Это отвратительно, и я восстаю, исполненный ненависти. Я восстаю, пылая ненавистью к тому, кто оскорбляет самое святое, что у меня было.
Я ищу бога, я хочу разыскать бога! Нам просто необходимо разыскать бога, чтобы привлечь его к ответу за никчемность жизни. Нам необходимо разыскать бога, чтобы предъявить ему обвинение в оскорбительности жизни для человеке, в ее однозначности, примитивности ее единственной истины. Нам необходимо разыскать бога, чтобы потребовать от него заблуждений и сомнений, неутолимой тоски души, чтобы потребовать от него всей беспредельности, всего страха, всего пространства без конца и края.
Они слушали его со все возраставшим возбуждением. Его ненависть заразила их, каждый чувствовал, как ненависть поднимается и в нем, она все росла и росла и вот уже, выплеснувшись через край, захлестнула все эти необозримые толпы. Они смотрели на его одухотворенное, нервное лицо, это было их лицо - воплощение мольбы о боли и трепетном беспокойстве, об одиночестве души, от которого нет спасения: они осознали грубую жестокость жизни: с какой жестокой радостью хотела она лишить их всего! Раздалось крики: мы отыщем бога! И уже отовсюду, издалека: мы обыщем бога, чтобы призвать его к ответу! Мы призовем его к ответу за ясность жизни! Мы потребуем от него всего страха, всей тьмы, всех глубин бездны, всего непостижимого! Гулом разбушевавшегося океана несся над толпами вопль: мы отыщем бога, чтобы призвать его к ответу!
Возглавляемые одухотворенным, они торжественно двинулись в путь.
То было удивительное странствие. Необоримый людской океан тяжко, но с неослабевающим напором катил свои волны. Движение его вод было столь величаво, что вызывало некое благоговение, души их преисполнились горячей, мистической веры в великий смысл задуманного. Они шли и шли, - и никак не могли дойти. Они шли и шли, века, тысячелетия; и никак не могли дойти. И тогда они стали задумываться: слишком уж неслыханное дело они затеяли пойти со всем своим убожеством к тому, кто так могуществен, но ведь он сидит там, как собака на сене, на своих сокровищах, этот жестокий, демонический бог, отдавший сотворенной им кишмя кишащей жизни лишь крохотный кусочек своей непостижимой сущности, жалкую корку хлеба, чуточку радости и покоя, чуточку знания и теплого солнца. И они думали со страхом, смешанным со злорадством, что скоро окажутся с ним лицом к лицу.
Но они никак не могли дойти. Дорога к богу оказалась бесконечно длинной.
Одухотворенному так и не удалось привести их к цели. Пришлось воззвать к старейшим из них, чтобы все они вышли вперед и, соединив усилия, постарались найти дорогу. То были степенные, невозмутимые мужи, но сейчас и они были охвачены волнением. Они вышли вперед, плотно сжав губы, ни словом не выдав своего состояния, но лица выдавали их внутреннее напряжение. Итак, они возглавили шествие. Они шли, внимательно глядя по сторонам. За ними с терпеливой покорностью следовали остальные, время от времени кто-нибудь из них пытался заглянуть вперед, через головы ведущих, но в основном все просто шли вслед за вожаками, брели и брели в терпеливом ожидании. Пусто и глухо было вокруг. Они шли и шли и никак не могли дойти.
И вот наконец показался вдалеке слабый свет. Свет был ровный, не мерцающий, но такой слабенький, что они едва различали его в окружающей тьме. Они пошли на этот свет. Они думали: наверное, там целое море света, просто это очень далеко от нас. Наконец, спустя еще много лет, они приблизились к нему.
Это оказался небольшой фонарь с запыленным стеклом, освещавший пространство вокруг себя неярким, покойным светом.
Какой-то старик пилил в его свете дрова. Они поняли, что это и есть бог.
Он был невысок ростом и сутуловат, но сложения крепкого. Руки у него были грубые - такие руки бывают у человека, всю жизнь занятого однообразным и тяжким трудом. На морщинистом лице лежал налет усталости, но выражение было кроткое и серьезное. Он их не замечал.
Те, кто шел впереди, с трудом сдержали напиравших сзади.
Они остановились перед ним в изумлении. Они глядели и глядели на него, ничего не понимая. Те, что стояли позади, приподнимались на цыпочки и, любопытствуя, вытягивали ней, глухой ропот прошел по рядам и замер где-то вдали.
Впереди стояли старейшие и мудрейшие из них, неустанная работа духа придала им благородства, глаза их сверкали благородным негодованием.
Ты бог? приступили они наконец к старику, голоса их дрожали.
Так ты и есть бог?
Старик растерянно взглянул на них. Он ничего не ответил, лишь утвердительно кивнул.
И ты пилишь дрова! сказали они.
Он промолчал. Отерев тыльной стороной ладони рот, смущенно огляделся и снова опустил глаза.
Мы - те, что некогда жили на земле, сказали они. Мы - та самая жизнь, которую ты сотворил. Мы - те самые, что вечно боролись, вечно страдали, сомневались и верили, брели на ощупь во тьме, где нет дорог, вечно чего-то искали, гадали, надеялись и жаждали, мы - те, что пытались вырваться за пределы собственного существа, вырывали из труди сердце и швыряли за те пределы, обрекая его истекать кровью в мучительном одиночестве.
С какой целью ты создал нас?
Старик стоял смущенный и подавленный. До него будто только сейчас дошло, о чем речь и вообще кто они такие. Он поднял голову, обратил робкий взгляд отшельника на колыхавшийся у его ног людской океан. Не было ему ни конца ни края. В какую бы сторону он ни поглядел - ни конца ни края. Необозримое море голов, миллиарды и миллиарды - без конца и без края.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23