» А она мне говорит: «Мне не надо. Мне воду муж со двора носит».— Ложь это! — вспыхивает Мудренова. — Я дала за воду. Это когда ее муж…— У меня нет мужа!— Значит, любовник забил туалет, я отказалась давать на чистку. Он забил, пусть он п пробивает. А я вообще целый день на работе и этим туалетом не пользуюсь.— И твой сынуля тоже?!— А что мой сынуля?!— Он что, тоже на работу ходит? Или еще в штаны делает?— Не тронь ребенка, стерва!— Мудренова! — взрывается Председатель.— Что Мудренова! Вы что, не видите, как она над нами издевается? Плетет черт знает что, а варенье испорчено! Сейчас за рубль пятьдесят клубнику уже не купишь. Она стоит хорошие два пятьдесят, если не больше.Магнитофон недовольно шуршит, послушно записывая драматическую паузу.— Симакова, я уже устал. Вы налили Мудреновой керосин в варенье?— Нет, я ей дуста насыпала.— Вы, я спрашиваю, налили Мудреновой керосин в варенье?— Ничего я ей не наливала. Она сама себе налила.— Чтоб у тебя язык отсох!— У тебя отсохнет раньше!— Женщины! Это когда-нибудь кончится?! Как вы мне все уже надое…Пленка не выдерживает благородного гнева Председателя и обрывается, прерывая для истории слушание процесса века. Дальнейшая часть его проходит за закрытыми для прессы дверьми при выключенном микрофоне, что не позволяет судить о прениях сторон. Новое включение зала суда бесстрастно фиксирует терпеливый голос Наума Борисовича:— Симакова, так как насчет варенья?— Я не на-ли-ва-ла. Пусть докажет.Рассудительное правосудие:— Варенье было испорчено после вашего конфликта с Мудреновой. Значит, подозрение падает на вас.— У нее еще был конфликт с Бжезицкой. Может, она налила?Правосудие:— Какой еще конфликт?— Она в свое дежурство и коридоре подметала и взяла веник Бжезникой.— Мой был поломан, — неожиданно робко подает голос Мудренова.Властный голос Председателя:— Давайте не будем отвлекаться. Эту жалобу мы разбирали полгода назад.— Но вы же ничего не решили. А может, Бжезицкая сейчас ей и отомстила.— Она неделю, как в больнице, — парирует Мудренова.— Не она, так другая. У тебя со всеми конфликты.— Ты — ангел!— Я с румынами не спала!— Женщины! Я закрываю заседание и передаю дело в товарищеский суд:— Правильно, Наум Борисович, я этого только и хочу. Варенье стоит денег.— Хоть в центральную прачечную! У суда нет других дел. Мудренова угрожающе:— Вас оштрафуют — и дело с концом.— Разбежались. Мне ваш товарищеский' суд до одного места. Я туда даже не приду.Второй вердикт Правосудия:— Последний раз спрашиваю: пли решаем вопрос миром, пли я передаю дело в товарищеский суд?Мудренова примирительно:— Я согласна. Пусть вернет деньги.— Ин-хулым! Ты по-французски понимаешь?Пленка заканчивается, не выдерживая такое неуважение к закону. «Столетняя» симаково-мудреновская война, прошу не путать с менее кровопролитной англо-французской, вполне могла бы по продолжительности боевых действии побить все рекорды Гиннесса, если бы в подвале у Зозулей не появился телевизор.
***
Все испортил телевизор. Он сломал привычный уклад жизни южного города и загнал всех в квартиры. Он распахнул нам окно в мир, и мы смотрим на карнавал в Рио-де-Жанейро и завидуем. Л ведь было и у нас…Я говорю об Одессе конца пятидесятых — начала шестидесятых.Я родился на улице Энгельса, бывшей Маразлиевской, улице, которую раньше называли «улицей одесских банкиров», и на которую выходит огромный старый парк.С чего начать? С эстрады перед центральным входом на стадион «Пищевик»? Или прямо со стадиона, на котором позднее я бывал ежедневно, зная в лицо игроков роковой для меня команды?Или с детского сектора, на котором летом с утра до вечера резвились толпы ребят?Конечно, с эстрады, ибо именно с нее начался для меня парк. По выходным на ней: играл духовой оркестр, а позже обязательно был концерт художественной самодеятельности. Все шли, конечно, на концерт, по никому не хотелось стоять, а посему приходили пораньше, чтобы занять места на скамейке и, так и быть, послушать оркестр.Телевизоров, как я сказал, еще не было, и по вечерам вся Одесса шла в парк.Зеленый театр, эстрада, аттракционы, лектории, бильярдные, танцплощадка — кажется, это был звездный час-парка: никогда позже не собирал он столько народу.Но главная достопримечательность его — стадион.О, футбол…По— моему, нигде в мире нет такой акустики, как на этом стадионе у моря. Я выходил во двор, и многотысячный вздох магнитом притягивал меня к этому таинству. Я шел на этот вздох, он сменялся свистом, ревом, но чаще всего это был многотысячный вздох, вздох отчаянья, вздох восторга…О, эта безумная команда!Я умирал вместе с ней и рождался, и по-моему, ни одна женщина не выпила у меня столько крови, как эта моя первая любовь.Что еще запомнил я из дотелевизионного детства? Что маленький стакан семечек стоил три копейки, а большой — пять. Что в каждом хлебном магазине были мой любимый кекс с изюмом, бублики с маком и несколько сортов сыра, который все называли почему-то голландским. Что приходили во двор лудильщики паять кастрюли, стекольщики — вставлять стекла, точильщики — точить ножи, что звенел каждое утро колокольчик, и двор просыпался от зычного: «Молоко!». «Хлеб!», «Керосин!», но это уже можно не вспоминать хотя бы потому, что лучше не вспоминать.Каждый вечер дворничиха Анна Ивановна садилась на стульчике у ворот, запирала их в десять часов вечера, и запоздалый гость или жилец, чтобы попасть во двор, должен был позвонить ей в электрический звонок. Но об этом тоже лучше не вспоминать.Помню, как мама покупала на "Привозе'' кур.— Сколько стоит эта курица?— Пять рублей.— А эта?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12