В девятнадцать он стал самым молодым в СССР директором кинотеатра. А именно – кинотеатра «Комсомолец» – самого первого кинематографа в Ростове-на-Дону, помещающегося в красивейшем здании стиля модерн на главной улице города. Мы забегали в фойе и спрашивали у бабок-билетерш: «У себя?» И могли бесплатно посмотреть кинофильм. Но кинофильмы нас интересовали мало. В Севином директорском кабинете с огромным окном, за которым бежала улица Энгельса, мы распивали спиртные напитки. Забавно еще и то, что все в кинотеатре от сантехника до старушек-билетерш называли Севу на «вы» и Всеволод Эдуардович, а он всем тыкал и страшно матерился. Например, сидим мы у него, выпиваем. Открывается дверь, входит сантехник. В руке у него палка, на палке висят женские трусы, с которых течет вода.
– Вот, Всеволод Эдуардович, опять в бабском туалете трусы в унитазе застряли! Скока ж можно, Всеволод Эдуардович!
– Выйди, на хуй! – кричит Сева сердито. – Выйди, на хуй, немедленно! Зачем ты мне эту хуйню принес?!
– Так ведь засор, Всеволод Эдуардович!
Потом он работал администратором в областной филармонии и возил по районам концертные группы. Он надолго исчезал и появлялся неожиданно с крупной суммой денег. Его ждали.
– Сева не приехал?
– Уже, наверное, скоро приедет!
Когда он приезжал, начинался всеобщий праздник. Крупных сумм хватало ненадолго, и Сева снова отправляйся в сальские степи. Он как-то мухлевал с билетами, делал всякие приписки, и так успешно, что его даже чуть не посадили в тюрьму.
С родителями он жить, естественно, не мог и занимал в Доме Актера комнату. Из мебели там были кровать, стул и шахматная доска, превращенная в пепельницу. Всюду валялись рулоны непроданных билетов на концерты и самый разный мусор.
И в Доме Актера, и позже любое свое жилище Сева всегда приводит в гармонию со своим внутренним состоянием. Он исходит из концепции, что любая конструкция – суть напряжение, а равномерно распространенный хаос – абсолютный покой. В таком случае ему по душе покой. Хотя бы дома он может чувствовать себя покойно! Проще говоря, дома у него не то чтобы бардак, а такое, на что простому человеку не хватит воображения.
В Москву он переехал вместе с А. С. Тер-Оганьяном и В. Н. Кошляковым и долгое время жил с ними. Потом стал работать на телевидении и долгое время жил у нас с Олей. Потом жил один.
Сева – человек крайних взглядов. Свой радикализм он не только декларирует, но и подтверждает собственной жизнью.
– Что вчера было?
– В принципе, все нормально. Только Сева в ментов стрелял…
Он любит зверей и пауков, презирает людей и деньги. Еще он презирает вещи, скажем рубашки или обувь, и иногда их сжигает или разрывает. Вообще, в одежде он неприхотлив настолько, что иногда с ним неловко идти по улице.
Он цинично выражается во всяком обществе и при дамах, носит с собой нож и револьвер-пугач. Ему бы саблю или лучше меч, но он же не идиот…
Он сверхначитан – единственный из моих знакомых, кто дочитал до конца «Иосифа и его братьев», «Исландские саги» и прочел большую половину «Улисса».
Да, еще он презирает женщин, но это само собой. При этом совсем недавно он, можно сказать, женился и девушку взял подозрительно нормальную.
Несколько раз он сходил с ума, но, к сожалению запретил об этом писать.
А так он умный и хороший человек. Я его очень люблю.
Когда у Всеволода Эдуардовича Лисовского костюм становится совсем грязным, он чистит его ножом. Как настоящий парень.
Авдей Степанович Тер-Оганьян и Сева Лисовский ехали в Ростов хоронить Васю Слепченко. Его убило током. Когда эта ужасная весть достигла Москвы, Авдей Степанович и Сева стали сильно горевать. Они горевали все время, потом пошли на вокзал, купили билеты, сели в поезд и продолжали горевать в поезде.
Утром Авдей Степанович проснулся рано, часов в десять и понял, что больше не уснет. Он поворочался, потом поднялся и вышел в коридор. По коридору, напевая сквозь зубы, ходил нечесаный Сева. Подошел к Авдею Степановичу и сказал мрачно:
– Допились, блядь! В десять часов стали просыпаться!
На дне рождения Авдея Степановича Тер-Оганесяна все сидели кружком. Посередине на табуретке стоял именинный пирог. Всеволод Эдуардович что-то рассказывал. Вдруг он напрягся и как блеванет прямо на пирог!
А однажды у Марины с Гошей все сидели, пили, а Сева спал в кресле-качалке. Вдруг он открыл глаза, качнулся да как блеванет прямо себе на грудь!
Оля спросила у Севы Лисовского, что такое паллиатив.
– Это когда кого-то следовало бы замочить, а его просто бьют. Недостаточная мера воздействия, – объяснил Сева.
Через несколько дней Оля опять его спрашивает:
– Сева, как это называется, я забыла… Ну, когда кого-то бьют, на букву «п»?
– Пиздюлина, что ли? – спросил Сева.
Однажды я и Сева Лисовский пили в анимационной студии, находившейся в большой старой церкви. Засиделись допоздна и легли спать. Я улегся на стульях, а Сева завернулся в какую-то матросскую шинель и уснул на бетонном полу.
Утром я стал его будить. Он долго не реагировал, потом спросил из-под шинели:
– Мы в ментовке?
– Не бзди, старик, – сказал я. – Мы в храме. Просыпайся!
АЛЕКСАНДР ВИЛЕНОВИЧ БРУНЬКО
Александр Виленович Брунъко – великий поэт земли русской. Это явствует из эпичности фигуры и личности поэта, из внутреннего ощущения самого Александра Виленовича, из его стихов и частичной невменяемости их автора.
Брунько старше всех в нашей компании лет на десятъ-пятнадцатъ. Нам он достался по наследству от предыдущего поколения. Это бездомный, очень одинокий человек с собачьей жизнью, которую во многом он сам себе и устроил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57