С черненькой нашей мечтательницей. Она работает с Виктором, в его партии. И он между нами говоря, без ума от нее. Алеша, ведь правда?— Понятия не имею, — пожал плечами Алексей.Федор молчал. Женя болтала и смеялась одна. В конце концов, исчерпав все свое искусство «светской беседы», она подошла к роялю и подняла похожую на крыло блестящую полированную крышку.Федя и Алеша облегченно вздохнули. Женя заиграла. Она начала с тяжелых торжественных аккордов.— Вам придется представить себе сопровождение оркестра. Это фортепианный концерт, — сказала пианистка, — я постараюсь исполнять обе партии, но вам когда я скажу, нужно услышать в моей мелодии звук скрипок и труб гром литавр, пение виолончелей…Федор мысленно уже слышал сопровождение. Музыка становилась зовущей, страстной. Сердце Федора застучало сильнее: «Решилась ехать в Арктику! Ведь еще так недавно говорила в цехе, что не поедет. Попрощаться бы и… конец. А теперь? Неужели поняла что-то, догадалась?»Вихрь звуков все нарастал. Федор не мог бы сказать, что играла пианистка. Ему казалось, что она играла именно то, о чем он думал: о жизни, о борьбе, о любви.Женя исполняла свой собственный, незаконченный концерт. Ей казалось что две сплетающиеся такие противоречивые музыкальные темы, когда-то найденные ею, — это она сама, ее сущность, ее постоянная раздвоенность. Вот и теперь она все время сравнивает этих двух таких разных и по своему замечательных людей. И что она наделала? Почему объявила о своей поездке в Арктику? Как теперь быть?Алексей слышал в музыке бурю, борьбу, зов к победе и горечь поражения. Особенно вот эти мрачные, мерные аккорды. Но кто сказал, что он сдается? А конструкция ворот? Впрочем, при чем тут ворота? Надо действительно там, на месте, изучить все, в Арктике, в полярных морях… Она объявила, что едет со своим заводом-автоматом. Зовет его с собой. Надо ценить это, ведь ради него она решилась. Теперь он знает, как поступить.Фортепианный концерт заканчивался победным, жизнеутверждающим гимном. Алексей выпрямился, спина его уже не касалась подушек дивана. Федор восхищенно смотрел на исполнительницу. Женя откинулась на спинку стула, бессильно опустила руки, запрокинула голову. Федор неистово аплодировал. Блаженно улыбаясь, он подошел к ней, взял ее руку и совершенно непроизвольно поцеловал. В следующее мгновение он уже был готов провалиться сквозь пол.Приблизился неестественно бледный Алексей.— Ты права, — сказал он, беря другую руку пианистки. — Я должен быть там. Я решил. Твой завод-автомат будет отапливаться холодом Арктики. Если нужно, я отправлюсь с монтажниками и установлю на Дальнем Берегу холодильные машины.Федор выпустил руку девушки и стал рыться в кармане, отыскивая трубку.«Глупец! Как мог думать! Вот из-за кого и с кем едет она в Арктику!» Он отвернулся, чтобы не видно было его лица. Наступило неловкое молчание.— Буду рад видеть вас обоих на моем корабле, — спокойным голосом сказал Федор. Глава пятая. ГЛЯДЯ НА СОЛНЦЕ Солнце косыми лучами заливало лабораторию. В голубых ее стенах отражалась яркая медь приборов. Ванночки электролизеров и аккумуляторы в стеклянных банках, похожих на аквариумы, отбрасывали солнечные блики на потолок. Колбы ртутных ламп сверкали серебром, начищенные шары разрядников — золотом. Там и здесь важно поднимались гальванометры, на шкалы которых надо смотреть в маленькие подзорные трубы.Комната была длинной, как коридор. Двумя непрерывными рядами тянулись лабораторные столы, широкие и массивные. Разноцветные изолированные провода в резиновых или пластмассовых трубках переплетались сетью, словно исполинский паук соткал эту сложную паутину. Разобраться в ней мог только сам академик Овесян. Здесь, в личной своей лаборатории, он вел обыкновенно сразу несколько опытов. Его ищущая мысль не могла долго удержаться на одном предмете.Всю стену против высоких окон занимал распределительный щит темного мрамора с желтыми рубильниками и полосками шин. Академик мог получить любую комбинацию электрических токов и напряжений. Перед нагромождением блестящей меди, стеклянных трубок, резиновых шлангов и проводов косо висела картонка с красной молнией, черепом и костями.В дальнем конце лаборатории был иной мир. Ни одного лишнего провода не было на столе, ни одного ненужного сейчас прибора. Многочисленные, они выстроились аккуратно на полках в стеклянном шкафу. В двух высоких вазах рядом с рентгеновскими трубками красовались цветы.«Заповедник Веселовой», — так называл академик рабочее место своей помощницы.Маша Веселова, молодая женщина, крупная, широкая в кости, стояла у пульта дистанционного управления. Освещенная солнцем, она чуть запрокинула голову с кольцом тяжелых светлых кос. У нее был широкий, крутой лоб, четкий профиль и полный подбородок. Что-то было у нее от русских красавиц, и казалось, что из всех головных уборов больше всего к лицу ей будет кокошник.Но на Маше был не сарафан, а лабораторный халат, и смотрела она не в слюдяное оконце, а на распределительный щит, на показания приборов. Вверху вспыхивали лампочки, за щитом щелкали контакторы. Казалось, что, кроме этого, больше ничего не происходит в лаборатории.Но в далеком бетонном подземелье в эти мгновения мчались потоки элементарных атомных частиц. Невидимые, они бомбардировали тонкие пленки вещества, нанесенного на стеклянные пластинки, и в веществах этих происходили чудесные превращения, о которых столетия мечтали алхимики средневековья. Маше Веселовой, например, ничего не стоило превратить черный неприглядный металл в золото.Однако помощницу академика меньше всего интересовали эти давно полученные физикой реакции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141