Пуля, естественно, просвистела мимо, быть может, лишь срезав у Степана клок волос. Ошеломленный происходящим, он не заметил этой мизерной потери.
Между тем его, оседлавшего кусок итальянского дерева, возносило все выше. Глянув за край, он напрасно надеялся увидеть где-то там Хольца. Тот бесследно канул в воронку, похожую на жерло маленького вулкана, разверзшегося, словно сатанинский зев, среди мирных дачных участков: поселок дремал под сенью летней ночи, ничего пока не подозревая о плачевной участи соседа-миллионщика.
«То-то будет наутро шороху! То-то злорадства!» – подумал Степан, уже находившийся вместе со своей дверью в состоянии падения – неизвестно еще, кстати, в удачное ли место.
Оказалось – в то еще «удачное», хотя сама посадка вышла относительно мягкой: он рухнул с темных ночных небес, причем дверью вниз на кучу какой-то ветоши и по запаху, сразу ударившему в нос, безошибочно определил, что приземлился он на местной помойке. Но выбирать не приходилось, да и выбор под ним в последние секунды пронесся не особо богатый – все же свалка была лучше, чем чья-нибудь крыша или, того паче, шипастый стальной забор. Избегнуть двойной гибели – от рук мафии и разрушительного оружия ГСС, чтобы в довершение всех подвигов повиснуть, как какое-то глупое мочало, на заборе? Не самая удачная, согласитесь, получилась бы точка под занавес такой сногсшибательной карьеры.
Тут Степан впервые обратил внимание, что левая его рука держит что-то мертвой хваткой: как тут же выяснилось, она продолжала сжимать ручку «дипломата» – единственного, что удалось спасти из погибшего дома. За исключением себя самого. И итальянской двери, разумеется. Степану ничего другого не оставалось, кроме как открыть тот из спасенных предметов, что поддавался открытию – ясное дело, что дверь к этому моменту полностью утратила данную функцию.
Итак, он открыл «дипломат» – делать это пришлось на ощупь и потом шарить в нем рукой, поскольку тьма вокруг стояла кромешная, хоть глаз коли. Степа был почти уверен, что нащупает сейчас нечто металлическое и скорее всего огнестрельное, но внутри оказались пачки. Чтобы понять – чего именно, не требовалось особого света. Неясным оставался лишь цвет самих купюр, в плане выяснения их страны-производителя.
Но при таком количестве это уже не имело принципиального значения.
У Степана в руках оказалось наследство Хольца, целиком, выходит, доставшееся его должнику. И любой другой на его месте пустился бы в пляс от радости, получив вместо гибели, уже стучавшейся у порога, реальный допуск ко всем без исключения мировым соблазнам.
Единственный мощный соблазн, возникший у нашего героя, был – закинуть чемодан куда-нибудь подальше в глубь помойки и отряхнуть после него руки, а потом, придя домой, хорошенько их помыть. Но Степан почему-то не торопился ему уступать, продолжая сидеть неподвижно с распахнутым «дипломатом» на коленях.
Что его останавливало?.. Возможно, мысль о тетушке, получившей в благодарность за жизнь, отданную каторжному труду, нищенскую пенсию, не познавшей из всего многообразия мира ничего краше своей ткацкой фабрики, набитого в часы «пик» муниципального транспорта и тесной кухни. А еще о друге Ромке, оставшемся на нуле после их общего краха и подвизавшемся сейчас за гроши оператором-программистом в трамвайном депо, чтобы хоть как-то кормить семью. И о Светке – совсем еще юном создании, обреченном на горькую долю матери-одиночки: что тут поделаешь, ну не пожелала девчонка после гибели в Чечне их третьего напарника Бориса делать аборт. И о Борькиных стариках, оставшихся на склоне лет без опоры…
Надрывно вздохнув, Степан закрыл «дипломат» и, крепко взяв его за ручку, принялся выбираться со свалки.
Прошло, наверное, больше часа, прежде чем он оказался на шоссе, и еще полчаса ушло на то, чтобы поймать машину. Домой он приехал засветло, расплатившись с водителем стодолларовой купюрой – денег помельче, на счастье «бомбилы», у него попросту не нашлось.
Лифт пребывал все в том же состоянии, являясь для кого-то просто поломанным, а для Степана – наглядным свидетельством существования Галактической Службы Спасения. Сами спасатели больше пока никак себя не проявляли – должно быть, решили, что там, где оказался бессилен бластер, сработала аннигиляционная (или, может, дезинтеграционная) «бандура» – последнее слово их инопланетной техники, обеспечившее стопроцентную ликвидацию чертовски везучего «объекта» заодно с окружавшим его на тот момент строением. В таком случае новые попытки с их стороны Вряд ли предвиделись – эта мысль, что ни говори, сильно огорчила Степана, поднимавшегося по лестнице к себе в квартиру.
Тетя спала – прикорнула, не раздеваясь, на своем хлипком диванчике, сморенная сном, видимо, незадолго до его возвращения. Осторожно укрыв ее одеялом и выключив свет, Степан прошел с «дипломатом» на кухню, где первым делом поставил чайник. Пока он закипал, выложил содержимое «дипломата» на стол и разделил деньги – поровну, на четыре части. Вышло по двадцать пять штук «зеленых». Разложив их по разномастным пакетам, какие нашлись в шкафу, Степан сел пить чай. В процессе чаепития он сунул один пакет в ящик стола поверх лежавшей там сиротливой сторублевки, оставшейся от последней теткиной пенсии, и начеркал короткую записку: мол, эти деньги все для тебя, можешь тратить их по своему усмотрению, иначе тетка к «зелени» и пальцем не прикоснется. Принципиальная она у него «пионерка» – старой закваски. Допив, сложил остальные три пакета в кожаную сумку и, закинув ее на плечо, вышел из дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87