..
Как раз в эту минуту, точнее, в эту самую секунду на станцию и обрушился третий удар.
Чарли так и не узнала, что произошло с остальными, с Лехой, потому что на нее и впрямь словно что-то обрушилось. Возможно, потолок. Может быть, даже вместе со стенами. Или ее саму швырнуло и ударило со страшной силой о какую-то из стен или об тот же потолок, но швырнуло настолько резко, что самого момента броска ее сознание просто не успело воспринять. И потом еще долго ничего не воспринимало. Совсем ничего.
Чернота в сознании постепенно рассеивалась, редела, обретала глубину, пока не сменилась безбрежным золотым пространством — легким, сияющим, пронзительно нежным. Чарли плыла по этому чудесному пространству, свободная и невесомая, точно перышко, лишенное каких бы то ни было мыслей и желаний, — век бы так плыть. Однако вскоре ее беззаботный полет омрачила неясная тревога, с каждым мигом все растущая. Что-то произошло с ней… Совсем недавно… В каком-то ином, далеком мире… Что-то страшное, необратимое, о чем нельзя вспоминать, к чему не хочется возвращаться… Но оно догоняет, надвигается, вот-вот настигнет… Чарли-перышко заметалась, ища защиты, но вокруг были лишь сияние и пустота — не спрятаться, не улететь…
Настигло. Окатило. Задушило отчаянием. Просочилось в душу обрывками образов:
Леха, запихивающий ее в скафандр. Содрогающийся «Ковчег». Паникующие люди. И в самый критический момент — внезапный провал в сознании…
Авария.
Стоило пережитой катастрофе вернуться в ее память, как Чарли рухнула с золотых высот в беспощадную реальность, где, покинутое и безвольное, обреталось какое-то неопределенное время без присмотра ее бедное тело.
Не открывая глаз, прислушалась для начала к собственным ощущениям: легко. Слишком легко. И немного муторно. Словно она падает и падает в пропасть без дна.
Резко распахнув глаза, Чарли с облегчением поняла, что никуда она на самом деле не падает, а вроде как опять же парит. Напротив чего-то яркого. С чем именно по соседству она парит, Чарли сообразила не сразу, поскольку на первом плане, прямо перед ее лицом, висели чьи-то две руки в серебристых перчатках и загораживали обзор.
Чарли вздрогнула в секундном ужасе. Одновременно вздрогнули эти непонятные руки и моментально убрались обе из поля зрения. Чарли подняла правую руку, левую, помахала ими перед глазами. До нее с облегчением дошло, чьи это перед ней висели руки.
Обозвав мысленно в сердцах собственные руки «плавучими заготовками», она сфокусировала наконец внимание на ярком объекте. При пристальном рассмотрении объект оказался яростно пылающим желтым шаром.
Космос. Она в космосе.
Выходит, что все это не было сном, огромный «непотопляемый» межзвездный комплекс попал в аварию, в результате чего она, Чарли, каким-то необъяснимым образом оказалась в открытом космосе.
В полном одиночестве.
Сердце судорожно булькнуло. Почему-то в горле. И этот бульк протолкнул в голову пакет суматошных мыслей: где Леха и все те люди, что толклись в момент аварии вокруг? Что произошло с ее родителями? Где, наконец, сам «Ковчег»? Развалился, взорвался?.. Где же тогда обломки?..
С трудом проглотив заблудившееся сердце, Чарли завертела головой, пытаясь оглядеться. Голова ответила болью и головокружением. Чарли машинально подняла руку ко лбу, но вместо лба рука, одетая в скафандр, легла на стекло шлема перед глазами. Секунду она глядела на эту руку. Потом затряслась, еле сдерживаясь, и наконец не выдержала, зашлась неодолимым надрывным смехом, чем дальше, тем больше смахивающим на истерику. Голова отзывалась на смех вспышками резкой боли, но Чарли все глядела на свою руку и никак не могла остановиться.
Висит в космосе одинокий скафандр — жалкий обломок кораблекрушения — и озабоченно держится верхней конечностью за шарообразную голову.
Чарли задыхалась от смеха — звуки, запертые в скафандре, гулко отдавались в ушах, — казалось, что она хохочет на всю вселенную, как истеричный демон. В памяти опять возникли отец с матерью, и смех стал рыдающим, а из глаз брызнули слезы — вот именно брызнули и закружились перед лицом крохотными водяными шариками. Так и есть — здравствуй, истерика! Чарли сцепила зубы, усилием воли сдерживая рыдания, давя в себе боль. Дрогнула еще несколько раз и затихла, дыша прерывисто через стиснутые зубы, — нельзя, даже поплакать теперь нельзя, не то наплачешь пригоршню слез, надышишься ими и, чего доброго, захлебнешься в собственных слезах. Тот, кто придумал выражение «утонуть в слезах», даже не подозревал, насколько реальна может стать со временем для человека, особенно для женщины, подобная перспектива — в определенных условиях.
Оглядеться практически так и не получилось: голова поворачивалась внутри шлема, сам же шлем оставался неподвижен, не позволяя несчастной, больной и зареванной голове произвести круговой обзор. По крайней мере, в доступной обозрению части вселенной не летало ничего, хоть сколько-то смахивающего на людей или на обломки комплекса. Там вообще ничего не летало, за исключением раскаленного шара. Хотя он вовсе не летал, не плыл и даже не парил, а просто был. Как некая данность.
На взрыв космического комплекса сие шарообразное образование не походило вовсе. Скорее оно напоминало звезду.
Неужели Солнце?..
Солнце и есть. «Ковчег» ведь перед аварией приближался к Земле, а где Земля, там непременно поблизости обретается и Солнце — народная примета. Тонированное стекло шлема сильно приглушало его блеск, и все же смотреть на него, не жмурясь, было трудновато.
Итак: она висит в космосе, словно какая-то кукла в скафандре, подвешенная на ниточке, а впереди, в далеком далеке, на такой же незримой ниточке подвешен гигантский светильник — Солнце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102