Вместо этого он сказал:
– В таком случае, ты очень расстроишься и будешь сильно раздосадован и рассержен, если все же мы скажем?..
Хаулэнд опять улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Он все еще не придавал особого значения словам Рэндолфа.
– Я бы просто сошел с ума, я бы, я бы...
– Ты бы что?
– Ну, ну, я точно не знаю. Я бы чувствовал себя обманутым. Преступно обманутым. Но так как вопрос еще не поднимался...
– Видишь ли, мой дорогой Питер, вопрос уже поднимался и решился.
Питер Хаулэнд начал медленно вставать, разгибая постепенно свою высокую, долговязую фигуру, пока, перейдя в вертикальное положение, не навис над крохотным Рэндолфом, которому показалось, что Хаулэнд вырос до самого потолка.
– Вы хотите сказать – мы не получим фонд Максвелла? – шепотом спросил Хаулэнд.
– Да, Питер. Мы не получим фонд Максвелла.
– Такое впечатление, что вы воспринимаете это совершенно спокойно.
Работа всей вашей жизни – так вы много раз утверждали – рухнула. Нас, как мне известно, нет в планах фонда на будущий год. Зато абсолютно все знали – мы должны получить средства из фонда в нынешнем году! О боже! Что же будет с работой – а я... Я выбрал это место из-за фонда Максвелла – и отказался от других хороших предложений, и вот теперь мы остались в дураках. Какая ужасная насмешка! Но, быть может, есть какой-нибудь...
– Нет никаких оснований надеяться на изменение решения, – холодно сказал Рэндолф. – Ты же знаешь, что фонд был распределен на двадцать или больше лет вперед. Это был наш год – но нам не повезло. Нам сказали, что очередность получения денежных средств до сих пор официально не оформлена – и мы не имеем никаких прав на получение фонда.
– Но что же нам делать? – Хаулэнд резко опустился в кресло и безнадежно посмотрел на Рэндолфа. Мэллоу продолжал сидеть и выжидательно молчать. – Что мы можем сделать? А между прочим, почему мы не получаем деньги? Чье это решение? Куда идет фонд?
– Из всех твоих вопросов, мой дорогой Питер, только самый первый заслуживает внимания. На все остальные можно ответить коротко: мы не получаем фонд, так как члены правления решили, что необходимо финансировать исследования профессора Чейз. А теперь...
– Элен! – Хаулэнд вспомнил, как она оборвала себя на полуслове во время последнего разговора. – Как, эти дешевые...
– Спорить на данную тему, обвиняя друг друга, – значит напрасно растрачивать драгоценную энергию. Но я почти уверен, что ты испытываешь чувство возмущения таким несправедливым, оскорбительным отношением к науке, не так ли?
Хаулэнд тяжело вздохнул. Ему казалось, что Рэндолфа совершенно не волнует случившееся, тогда как его самого, Питера Хаулэнда, трясло от охватившей его ужасной ярости – и Питер догадался, что Рэндолф просто уже прошел через это. Профессор был в состоянии экзальтации; весь его вид говорил об обретенной им уверенности и готовности бороться. Хаулэнд решил попытаться укротить свой гнев, но не смог удержаться от еще одного возмущенного высказывания:
– Я так взбешен, что мог бы запросто скрутить шеи членам правления, одному за другим. А что касается Элен – тут...
– Но ты тоже считаешь нашу работу ценнейшей для Галактики? Хорошо. В таком случае мы не будем обсуждать твое отношение к нашей чудовищной современной системе социальной несправедливости. Мне кажется, здесь я разделяю мнение Теренса. Я намерен доказать, что могу синтезировать живую клетку и заставить ее расти и приобретать способность размножаться в считанные минуты. Я полон решимости показать всей Галактике, что могу создавать жизнь! Для этой работы мне нужны деньги. Меня обманули. Я терпеливо сидел десять лет и ждал, пока несколько замшелых, не видящих ничего дальше своего носа бюрократов расщедрятся и сочтут целесообразным вручить мне фонд Максвелла.
Рэндолф снова разволновался, на его лице скрестились два выражения: одно – самобичевание и разочарованность, другое – растущее осознание новых возможностей и сладостной удовлетворенности. Второе было похоже на выражение лица ребенка, которого в первый раз угостили конфетами.
– Только подумать – я твердо верил и ждал, как беспозвоночная простофиля, когда эти дураки дадут мне деньги. Деньги, которые везде вокруг нас, здесь в нашей богатой Галактике. Множество денег, но они используются не так, как должны. Я уже не говорю о преступном разбазаривании средств, которое позволяют себе профессор Чейз и члены правления фонда Максвелла. Речь идет о миллиардах, тратящихся попусту каждый год на рекламу никуда не годных продуктов, которые ни один человек, если он в здравом уме, не хочет иметь в своем доме. Деньги проматываются со скоростью один миллион в секунду...
– Я согласен с этим, дядя, – с тревогой сказал Мэллоу.
Хаулэнд теперь сидел молча и внимательно слушал.
– А кто больше всего выбрасывает деньги на ветер в наше время? Я вам скажу, – Рэндолф пронзил острым взглядом своего племянника, – ты!
И Мэллоу, и Хаулэнд подпрыгнули от удивления.
– Но, дядя! – панические мысли промелькнули в голове Мэллоу, не отличавшегося богатым воображением.
Рэндолф нацелил свой тощий палец на перепуганного Терри. Профессор оседлал своего любимого конька – на сей раз это был его новый конек, приводивший седока в неописуемый восторг.
– Я не имею в виду тебя лично, Теренс. Война! Вот что. О, я не говорю о твоих жалких, немногочисленных бунтовщиках, где бы они ни встречались.
– Они ведут преступную войну, – сказал Мэллоу, все еще способный почувствовать обиду за неуважение к своей службе. Но неожиданно до него дошел весь идиотизм такой гордости – гордиться службой, которая ничего ему не принесла, кроме нищеты?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48