Парису ни слова, просто вылез, а потом вошел.
Дверь осталась открытой.
Узкая щелка. Намек. Открытая, манящая щелка. Легкий флирт – как улыбка или взгляд проходящей мимо женщины. Немое предложение любопытному, ожидающему, что над ним учинят.
Итак, у Париса был выбор. Он мог развернуть "гремлин", уехать прочь и больше ничего не узнать о происшедшем в тот вечер, кроме того, что он знал и так: подвез пьяного голливудского бомжа, который больше похож на пьяного бомжа с Бэл-Эйр, который вообще не бомж. Парис мог развернуться, уехать, оставив все как есть – мало ли безумных историй происходит в Лос-Анджелесе?
Или...
Дверь была по-прежнему открыта. Флирт продолжался.
Парис повернул ключ. Мотор "гремлина" чуть-чуть погудел, потом зашипел и вырубился. Парис вошел в дом вслед за Белым Подонком.
* * *
Внутри. Разумеется, просторно, и множество стилей, и украшения, знакомые Парису разве что по историческим фильмам, которые он смотрел в пору двухнедельной службы в видеопрокате. Африканские безделушки, что-то индийское и какая-то еще дребедень которую он вроде бы видел в фильме Куросавы. Все вперемешку. Все стили перепутались, образуя нечто совершенно необычайное. Это было... Что это было? Мозаичный узор вселенной. Гобелен в частном пользовании. Музей для одного посетителя. Как в "Гражданине Кейне", вспомнил Парис. У этого Кейна был личный музей. Вообще этот Кейн был одинокий, жалкий недотепа.
Парис бродил туда-сюда, ища Белого Подонка. Из комнаты в комнату, из комнаты в комнату. Комната, набитая книгами. Комната с бильярдным столом. Наконец в комнате с большим кожаным диваном и баром – только диван и бар, больше ничего – Парис обнаружил Белого Подонка.
Без преамбул:
– Выпить хочешь?
– Да. Конечно.
Белый Подонок выгреб из бара две бутылки "Дьюарз" – Парису и себе. Он выгреб их так, как будто это были две бутылки пива.
Парис открутил крышку и хлебнул "Дьюарз".
Белый Подонок сделал хороший большой глоток. Для него это и было пиво.
Парис:
– Ты удивился, что я не знаю, кто ты такой, а должен знать.
– Да, должен.
– И кто ты такой?
Белый Подонок еще раз изумленно посмотрел на Париса. Он посмотрел на него чуть ли не с благодарностью, как будто ощущение анонимности было приятно и неожиданно – как первый поцелуй.
Он двинулся к двойным дверям, остановился, снова посмотрел на Париса и еще раз сухо осклабился. Замешательство, драматическая пауза, означавшая: "Готов?"
Парис кивком ответил на немой вопрос.
Белый Подонок распахнул двери.
По всей комнате – вдоль четырех стен, от пола до потолка, на полках и в шкафах, каждый дюйм пространства был занят, забит, завален и загроможден статуэтками, наградами, значками, дипломами, призами... Золотые диски, платиновые диски, мульти-платиновые диски, "Грэмми", разнообразные музыкальные награды США... Наград было столько, что они уже утратили всякий смысл, и их не вешали бережно на стену и не расставляли с видимостью порядка на полке, а просто раскидывали по углам. Даже не клали. Их бросали – причем бросали крайне небрежно.
Парис подошел к одному вставленному в рамку аттестату мультимиллионных продаж, который был, по всей видимости, получен в самом начале и удостоился почетного места на стене.
Надпись гласила: "Воля инстинкта".
– Ты в этой группе играешь?
– Я лидер-вокалист.
Парис смотрел на него безучастно.
– Ян Джерман.
Еще безучастней.
– Ты что, никогда меня по MTV не видел?
– Не знаю. Может, и видел. Эти белые волосатики для меня все на одно лицо. Да и вообще вся эта контркультура уже протухла. Только не обижайся.
Надменно:
– А ты сам-то чего слушаешь, рэп, наверное?
Так же надменно:
– Нет, я не слушаю рэп. Почему если негр, то сразу рэп?
Парис вышел в другую комнату, с диваном и баром, сделав на ходу несколько глотков "Дьюарз".
– Если ты такая понтовая рок-звезда, почему ползаешь по Голливуду в три часа утра? – наседал Парис.
– Я на тусовке был. Ну, развезло слегка. – Ян стоял за баром. Он открыл еще бутылку. – У меня сегодня день рождения.
– Поздравляю.
– С чем тут поздравлять? Мне ж двадцать пять стукнуло.
– И что?
– Что?
– Да, что? Тебе двадцать пять. Что с того?
Ян нашел простодушие Париса крайне занимательным – так прикованный к письменному столу ученый нашел бы человека, не умеющего считать, "ужасно забавным".
– Видишь ли, в двадцать пять ты ближе к пятидесяти, чем ко дню своего появления на свет.
Парис, никогда не уделявший излишнего внимания этой проблеме, пожал плечами.
– Ближе к пятидесяти. – Ян подчеркивал слова так, как будто ударение на нужном слоге сделает его мысль доступнее. – Дело к пятидесяти.
– Точно. Ты уже почти пенсионер. Не обменять ли тебе свои апартаменты на угол в приюте?
Парис пытался язвить, но Ян был непреклонен.
– Не в приюте. Где-нибудь еще.
– Где?
– В каком-нибудь приятном местечке.
– В Вегасе?
– Слыхал про такого малого – Юкио Мисиму? – Парис явно не слыхал, так что Ян не стал ждать ответа. – Японский писатель. «Золотой храм», «Море изобилия». Почитай как-нибудь. Ты много читаешь? – Парис явно читал немного, так что Ян не стал ждать ответа. – Так вот Мисима, понимаешь, – он считал, проблема этого мира в том, что люди позволяют себе стариться, дряхлеть и превращаться в хлам. Он считал, что было бы круто вернуться в Древнюю Грецию, потому что там все умирали в самом соку, врубаешься?
Парис что-то понимал, но точно не знал, что именно.
– Умереть молодым, остаться красивым. Типа того?
Ян отставил "Дьюарз" – отпил немного, потом отставил – и подошел к катана, висевшему на стене.
Парис не знал, что это катана. Парис знал только, что это такой вроде бы японский меч, как в школе самообороны, в которой он одно время занимался, рассчитывая стать новым Джетом Ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66