Асквит, за которым оставалось право решения, согласился с предложением Черчилля: операция «Зеебрюгге» будет отменена, но «Дарданеллы» будут осуществляться. Фишер ничего не добавил, и все втроем пошли на заседание совета.
Черчиллю показалось, что Фишер согласился с решением, но тут он здорово заблуждался, потому что адмирал, в молчании и бешенстве, готовил свой протест. Как только Черчилль закончил доклад совету о текущем состоянии плана Дарданелл, Фишер заявил, что, насколько он понял, его вопрос сегодня обсуждаться не будет: премьер-министру было известно его мнение.
На это Асквит ответил, что ввиду того, что уже сделано, вопрос лучше было бы временно отложить.
Фишер тут же встал из-за стола, предоставив другим продолжать дискуссию, а Китченер последовал за ним к окну, поинтересовавшись, что тот собирается делать. Фишер ответил, что не вернется за стол: он намеревался подать в отставку. В ответ Китченер напомнил Фишеру, что он — единственный, кто выражает несогласие, премьер-министр уже принял решение, и теперь его долг — подчиниться ему. После некоторых споров он в конце концов убедил адмирала вернуться к столу заседаний.
Этот инцидент не ускользнул от внимания Черчилля, и, как только члены совета поднялись со своих мест, он пригласил Фишера в свой офис в Адмиралтействе на после обеда. Записи состоявшейся после этого беседы не существует, но, судя по высказыванию Черчилля, она была «долгой и очень дружеской», и в конце ее Фишер согласился взять на себя операцию.
«Когда я наконец решился на участие, — вспоминал впоследствии Фишер, — я полностью отдался этой операции, totus porcus». Ничто, даже эта крайняя экстремальность его стычек, не могло расстроить его твердый дух, он даже добавил в состав Дарданелльского флота два мощных линкора: «Лорд Нельсон» и «Агамемнон».
Возвратившись вместе с адмиралом на вечернее заседание совета, Черчилль мог объявить, что сейчас все в Адмиралтействе одного мнения и что план вступит в силу. С этого момента и далее уже не было возможности повернуть назад, отступить. Наконец-то Турция, этот мелкий игрочишка, оказалась вовлеченной в большую игру.
Глава 3
Приблизительно среднюю треть полуострова Галлиполи занимает череда острозубых пиков, известных под названием Сари-Баир. К ним ведут очень крутые и труднопроходимые тропы, и едва ли кто-либо бродит по этим местам, кроме случайных пастухов да людей, присматривающих за кладбищами на склонах гор. Но вид с этих высот, и особенно с центрального гребня, называемого Чунук-Баир, возможно, самый впечатляющий во всем Средиземноморье.
Впервые достигнув вершины, оказываешься совершенно неготовым к исключительной внешней близости сцены, которая казалась такой отдаленной на карте и такой далекой в историческом смысле. Эта иллюзия частично создается, несомненно, тишиной и прозрачным воздухом. На юге, там, где Азия, лежат гора Ида и Троянская равнина, простирающаяся до Тенедос. На западе острова Имброс и Самофракия выступают из моря своими горными вершинами, виднеющимися в солнечное утро поверх облаков. И даже кажется, что можешь разглядеть гору Атос в Греции, лежащую в ста милях отсюда. В этот момент Дарданеллы, разрезающие пейзаж на две части, отделяя Азию от Европы, — не более, чем река у ваших ног.
В прекрасный день, когда на поверхности воды нет никакого волнения, все это предстает перед вами с очень четкими контурами и очень яркими красками рельефной карты, вылепленной из глины. Каждая бухта, каждый залив четко очерчены, а корабли внизу на море плывут, как игрушки в пруду. С этого места сам Галлиполийский полуостров лежит перед вами, как на ладони, и видны даже мелкие детали рифа, обнажившегося при отливе, и даже виден мыс Хеллес, где круто вниз обрываются скалы, и их контуры все еще видны под водой, невероятно голубой водой Эгейского моря. Вы видите не ту картину, что при полете на аэроплане, тогда это представляется вам в плоском виде. Высота Чунук-Баира лишь 250 метров, а потому вы сами становитесь частью картины, лишь чуть возвышаясь над ней, при этом видите все, но все равно остаетесь к ней привязанным.
Эта иллюзия близости, это сжатие не только в пространстве, но и во времени усиливаются еще и тем, что на протяжении столетий этот ландшафт вряд ли менялся каким-то образом. Не появлялись ни новые города, ни новые дороги, не видно никаких рекламных щитов или посещаемых туристами мест, а эта каменистая почва может дать лишь небогатый урожай пшеницы и оливок да прокормить немногочисленные стада овец и коз. Весьма вероятно, этот же самый грубый кустарник покрывал эту бугристую поверхность в те дни, когда Ксеркс переправлялся через Геллеспонт ниже Чунук-Баира, и, хотя со времен осады Трои Скамандер мог изменить свое русло и имя (сейчас река называется Мендера), он все еще меандрирует к своему древнему устью возле Кум-Кале на азиатском берегу.
С нашего наблюдательного пункта на Чунук-Баире Геллеспонт — то есть Дарданеллы — вовсе не кажется частью моря: он скорее походит на ручей, бегущий через долину, а его устье едва ли шире, чем у Темзы у Грейвсенда. За полдня можно на моторной лодке проплыть от одного конца до другого, потому что расстояние чуть превышает сорок миль. В районе мыса Хеллес на входе в Средиземное море ширина пролива составляет 3600 метров, но затем берега расходятся на четыре с половиной мили, до тех пор, пока вновь не сойдутся у Нэрроуз, в 14 милях вверх по ходу. Здесь ширина прохода — всего лишь 1100 метров. Выше Нэрроуз пролив вновь расширяется до четырех миль в среднем, пока не доплывешь до Мраморного моря чуть выше города Галлиполи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20