Полезным теперь его сделать нельзя, он будет всегда вреден…» Бадмаев все же попросил Илиодора составить записку о Распутине для передачи царю через Дедюлина. Но тут события приняли новый оборот, и интересы и записки Бадмаева устремились в другую сторону. Глава XIV ПИСЬМО ИМПЕРАТРИЦЫ
В разгоревшуюся вокруг Распутина битву вступил выжидавший своего часа нанести удар царю Гучков. 24 января 1912 года финансируемая им газета «Голос Москвы» полностью, а «Вечернее время» в отрывках поместили письмо М. Н. Новоселова «Голос православного мирянина»: «Quosque tandem abutere patientia nostra? — эти негодующие слова невольно вырываются из груди православных русских людей по адресу хитрого заговорщика против святыни церкви и гнусного растлителя душ и телес человеческих, Григория Распутина». И далее, в том же Цицероновом стиле, автор спрашивает: «Доколе, в самом деле, Святейший Синод, перед лицом которого уже несколько лет разыгрывается этим проходимцем преступная трагикомедия, будет безмолвствовать и бездействовать?»Только что, раздраженный потоком газетных статей о Распутине, царь предложил министру внутренних дел А. А. Макарову принять «решительные меры к обузданию печати», приложив подобную же записку Столыпина от 12 декабря 1910 года. Основные законы свободы печати не ограничивали, тем не менее редакторам газет Министерством внутренних дел было предложено ничего более о Григории Распутине не печатать — поэтому распоряжением Главного управления по делам печати номера газет с письмом Новоселова были конфискованы, а редакторы их привлечены к ответственности.Уже на следующий день фракция октябристов во главе с Гучковым внесла в Думе запрос министру внутренних дел: известно ли ему, что запрещено писать о Распутине и неисполнение этого требования привело к конфискации газет, и если известно, то какие меры им приняты к восстановлению порядка? Думаю, что Гучков специально приурочил публикацию письма ко времени наложения запрета, чтобы вынести скандал на трибуну Думы и сделать вопрос о Распутине «государственным вопросом».Так начался — совершенно неожиданно для Распутина — его конфликт с Думой. Растерявшись, он прибег к испытанному средству — дал телеграмму царям: «Миленькаи папа и мама! Вот бес-то силу берет окаянный. А Дума ему служит: там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы Божьяго помазаннека долой. И Гучков господин их прихвост клевещет, смуту делает. Запросы. Папа, Дума твоя, что хошь, то и делай. Какие там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не какех запросов не надо. Григорий». Но приказать Думе было не так просто, как Синоду.После думского запроса в «распутинскую историю» вовлекаются два новых влиятельных лица: председатель Совета министров В. Н. Коковцов — по неприятной обязанности — и председатель Государственной Думы М. В. Родзянко — по горячему желанию.Владимиру Николаевичу Коковцову было в 1912 году пятьдесят девять лет, большую часть которых провел он «в бумажной петербургской работе… человек рабочий, по природе умный, но с крайне узким умом… человек честный, но по натуре карьерист… наполненный петербургским чиновничьим самолюбием и самообольщением», — характеризует его Витте, как всегда резко, с личным раздражением, но скорее всего точно. И личная порядочность, и самолюбие, и здравый смысл, и бюрократическая ограниченность, равно как и отсутствие государственного темперамента очень заметны и в собственных воспоминаниях Коковцова.29 января Николай II поручил ему, Макарову и Саблеру обсудить, как прекратить шум из-за Распутина. Александра Федоровна долго «крайне сердечно» разговаривала с Коковцовым, имени Распутина не упоминая, но ясно было, что эту сердечность придется оправдать. «Тут впервые я оказался уже открыто пристегнутым к этой печальной истории», — замечает Коковцов.Посовещавшись, тройка нашла единственным выходом отъезд Распутина навсегда в Покровское. На Распутина решили повлиять через П. С. Даманского, только что по его протекции назначенного товарищем обер-прокурора, а на царя — через министра двора барона Фредерикса. Не знаю, что ответил Даманскому Распутин, но царь оборвал Фредерикса: «Сегодня требуют выезда Распутина, а завтра не понравится кто-либо другой и потребуют, чтобы он уехал». Макарову царь предложил «положить конец всей этой грязи», а Коковцову, с неудовольствием выслушав разъяснение, что слухи о сектантстве Распутина и его близости к царской семье вредят престижу власти, ответил, что нужно «пресечь эту гадость в корне».13 февраля Коковцов был принят Марией Федоровной, которая, плача, обещала поговорить с сыном. В тот же день он получил письмо с предложением встретиться — от Распутина. После некоторых колебаний Коковцов согласился, и странная встреча между любящим пространные объяснения рациональным петербургским сановником, склонным хитрить, и косноязычным, мистически настроенным сибирским мужиком, тоже склонным хитрить, состоялась вечером 15 февраля.Распутин сел в кресло, уставился в потолок и долго молчал: «Я так, я ничего, вот просто смотрю, какая высокая комната». Приглашенный Коковцовым его зять сенатор В. Н. Мамонтов, с Распутиным знакомый, спросил, не собирается ли он уезжать, и Распутин, глядя на Коковцова "в упор своими холодными, пронзительными глазами, проговорил скороговоркой: «Что ж, уезжать мне, что ли? Житья мне больше нет, и чего плетут на меня!» Коковцов и Мамонтов стали убеждать его, что ему не место при дворе, его разговоры о влиянии там очень вредят царю. Распутин долго молчал, наконец, отвернувшись, сказал: «Ладно, я уеду, только уж пущай меня не зовут обратно, если я такой худой, что царю от меня худо».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96