В трагедии участвуют:
Старший врач больницы (доктор).
Натали, Люси, Тамарочка – медсестры.
Боренька – медбрат по кличке Мордоворот .
Гуревич .
Прохоров – староста третьей палаты.
Алеха , по кличке Диссидент ,– оруженосец Прохорова.
Вова – меланхолический старичок из деревни.
Сережа Клейнмихель – тихоня и прожектер.
Витя – застенчивый обжора.
Стасик – декламатор и цветовод.
Коля – интеллектуал и слюнтяй.
Пашка Еремин – комсорг третьей палаты.
«Контр-адмирал» Михалыч .
Хохуля – старый сексуальный мистик и сатанист.
Толстые санитары с носилками, в последнем акте уносящие трупы.
Все происходит 30 апреля, потом ночью, потом в часы первомайского рассвета.
Акт первый (он же – пролог)
Приемный покой. Слева от зрителя – жюри: старший врач больницы, очень смахивающий на композитора Георгия Свиридова, с почти квадратной физией и в совершенно квадратных очках – в дальнейшем будем называть его просто доктор . По обе стороны от него две дамы в белых халатах: занимающая почти пол-авансцены Тамарочка и сутуловатая, на все отсутствующая, в очках и с бумагами, Люси . Позади них мерно прохаживается санитар и медбрат Боренька , он же Мордоворот, и о нем вся речь впереди. По другую сторону стола - только что доставленный «чумовозом» («скорой помощью») Гуревич .
Доктор . Ваша фамилия, больной?
Гуревич . Гуревич.
Доктор . Значит Гуревич. А чем вы можете подтвердить, что вы Гуревич, а не… Документы какие-нибудь есть при себе?
Гуревич . Никаких документов, я их не люблю. Рене Декарт говорил, что…
Доктор (поправляет очки). Имя-отчество?
Гуревич . Кого? Декарта?
Доктор . Нет-нет, больной, ваше имя-отчество!…
Гуревич . Лев Исаакович.
Доктор (из-под очков, в сторону очкастой Люси). Отметьте.
Люси . Что отметить, простите?
Доктор . Все! Все отметить!… Родители живы?…
Гуревич . Живы.
Доктор . Интересно, как их зовут.
Гуревич . Исаак Гуревич. Маму – Розалия Павловна…
Доктор . Она тоже Гуревич?
Гуревич . Да. Но она русская.
Доктор . И кого вы больше любите, маму или папу? Это для медицины совсем немаловажно.
Гуревич . Больше все-таки папу. Когда мы с ним переплывали Геллеспонт…
Доктор (очкастой Люси). Отметьте у себя. Больше любит папу-еврея, чем русскую маму… А зачем вас понесло на Геллеспонт? Ведь это, если мне не изменяют познания в географии, еще не наша территория…
Гуревич . Ну, это как сказать. Вся территория – наша. Вернее, будет нашей.
Доктор . А… очень широк, этот Геллеспонт?
Гуревич . Несколько Босфоров.
Доктор . Это вы что же – расстояние измеряете в босфорах? Вам повезло, больной, вашим соседом по палате будет человек: он измеряет время тумбочками и табуретками. Вы с ним споетесь. Так что же такое Босфор?
Гуревич . Ничего нет проще. Даже вы поймете. Когда я по утрам выхожу из дому и иду за бормотухой, то путь мой до магазина занимает ровно шестьсот семьдесят моих шагов,– а по Брокгаузу это точная ширина Босфора.
Доктор . Пока все ясно. И часто вы вот так прогуливаетесь?
Гуревич . Когда как. Другие чаще. Но я, в отличие от них, без всякого форсу и забубенности. Я – только когда печален…
Доктор . А на какие средства вы… каждый день переходили этот ваш Босфор? Это очень важно…
Гуревич . Так ведь мне все равно, какая работа – массовый сев гречихи и проса… или наоборот… Сейчас я состою в хозмагазине, в должности татарина.
Доктор . И сколько вам платят?
Гуревич . Мне платят ровно столько, сколько моя Родина сочтет нужным. А если б мне показалось мало, ну, я надулся бы, например, и Родина догнала бы меня и спросила: «Лева, тебе этого мало? Может быть, немножко добавить?» Я бы сказал: «Все хорошо, отвяжись, Родина, у тебя у самой ни хрена нету».
Доктор (из соображений авантажности). Я понял, что вы больше вольный мореплаватель, а не татарин из хозмага. Встаньте. Сдвиньте ноги. Зажмурьте глаза. Протяните руки вперед.
Гуревич (делает то, что ему предлагают). Я могу сесть?
Доктор . Можете, можете. Довольно. Нам уже по существу все понятно… Кстати, какое сегодня число на дворе? Год? Месяц?
Гуревич . Какая разница?… Да и все это для России мелковато – дни, тысячелетия…
Доктор . Понятно. Скажите, больной: случаются ли у вас какие-нибудь наваждения, иллюзии, химеры, потусторонние голоса?…
Гуревич . Вот этим обрадовать вас не могу – не случалось. Но…
Доктор . Что все-таки «но»?…
Гуревич . Да вот я о химерах… Ну, для ради чего, например, я изъездил весь свет, пересекал все куэнь-луни, взбирался на вершины Кон-Тики – и узнал из всего этого только одно: в городе Архангельске пустую винную посуду сдавать на улице Розы Люксембург!
Доктор . А еще какие странности?
Гуревич . Очень много. Допустим, является желание, чтобы небо было в одних Волопасах. Чтобы никаких других созвездий. И чтобы меня – под этими Волопасами – лишили бы чего-нибудь: чего-нибудь существенного, но не самого дорогого.
Доктор и медсестры нервничают. За их спинами безмятежно прогуливается Боренька-Мордоворот.
(Продолжает) Но что мне до Волопасов и Плеяд, когда я стал замечать в себе вот какую странность: я обнаружил, что, подняв левую ногу, я не могу одновременно поднять и правую. Я поделился моим недоумением с князем Голициным…
Доктор делает знак левым глазом – с тем, чтобы Люси записывала. Она лениво наклоняет конопатое личико.
…и вот мы с ним пили, пили, пили… чтобы привести головы в ясность… И я спросил его шепотом – не потревожить бы кого, да и кого, собственно было тревожить, мы же были одни, кроме нас никого… так вот, значит, я, чтоб никого не потревожить, спросил его шепотом: а почему у меня часы идут в обратную сторону?
1 2 3 4