Впрочем тарелки и горшки с красками попадались повсюду: и на полу, и на табуретках, и на столе, рядом с блюдом малины и тремя бутылками рома, из которых одна уже опустела.
На подоконнике лежал плоский камень для растирания красок. По стенам висели гипсовые руки, ноги и маски, и были прибиты оконченные, и недописанные, и брошенные этюды. На длинной полке лежало несколько книг, покрытых густым слоем пыли.
– Что же, мы так и будем сидеть? – проговорил Кирш, отпивая ром из стакана.
– Во-первых, мы не сидим, а один из нас лежит, – поправил его Варгин, показав на Елчанинова, – а во-вторых, что же нам делать?
– Да ведь скучно так!
– Почему же скучно? Разве уж нельзя добрым приятелям посидеть в компании за бутылкой рома?
– За тремя бутылками, – в свою очередь поправил Кирш Варгина, – отчего же не посидеть, но только от долгого сидения, скажу по правде, у меня поясницу ломит.
– Петрушка, расскажи что-нибудь, – пробурчал Елчанинов, зевая и потягиваясь.
Варгин встрепенулся. Он очень любил рассказывать, и так, чтобы его слушали.
– Что же мне рассказывать? – спросил он, соображая.
– Да что хочешь. Мне спать хочется. Под твои рассказы спать хорошо.
– А вот и врешь, – заговорил Варгин, – я такую историю знаю, что и не заснешь. Хотите расскажу?
– Что ж, это страшное что-нибудь? – отозвался Кирш.
– Страшное!
– Так ты огонь засвети, – улыбнулся Кирш.
Был поздний вечер, на дворе стояли сумерки надвигавшейся летней петербургской ночи.
– Нет, так в полутьме лучше, – возразил Варгин, – больше произведет впечатления.
– Да и спится лучше, – подтвердил Елчанинов, поворачиваясь на другой бок, лицом к стене.
– Знаете ли вы, – начал Варгин, – что после умершего недавно князя Верхотурова осталось наследство, неизвестно кому принадлежащее?
– Об этом, брат, все толкуют теперь, – несколько разочарованно протянул Кирш, приготовившийся было слушать.
– Ну так вот, в числе этого наследства есть между другими именьями земля под самым Петербургом.
– Что ж тут страшного? – сказал Кирш, наполняя стакан, который успел уже допить.
– Погоди, все в свое время! Земля эта лежит по дороге на Варшаву, всего в нескольких верстах от заставы. Там есть трактир...
– Вот это хорошо! – одобрил Кирш.
– Трактир-то скверный, – продолжал Варгин, – да не в нем дело, а в сторону от дороги и от этого трактира находится господский дом со службами, словом, усадьба целая. Она стоит заколоченная, и никто не живет в ней, даже сторожа нет. Умерший князь никогда не бывал там, да и никто не решается, говорят, туда отправиться. Нечистое место! Князь послал туда – давно уже это было – насильно крепостного человека сторожем. На другую же ночь, как он поселился там, нашли его мертвым. С тех пор дом со службами стоит там необитаемый. Окна и двери заколочены досками, двор летом зарастает бурьяном, а зимой покрывается снегом, так что и не проберешься. Между тем молва говорит, что по ночам виднеется там свет, слышатся стоны, стучат цепи, и тени мелькают внутри.
– Какие же цепи стучат там? – спросил Кирш.
– Разве ты не знаешь, что призраки всегда тащат за собой цепь из грехов, содеянных ими при жизни? – уверенно пояснил Варгин.
– Вот оно что! – сказал Кирш. – Но почему же эти призраки облюбовали этот пустой дом князя Верхотурова?
– А вот тут-то и начинается история, которую я хочу рассказать.
– Ну, рассказывай!
Варгин отпил рому, поправился на табурете, облокотился на стол и стал рассказывать.
ГЛАВА IV
– Этот дом построен был около девяноста лет назад, почти при самом основании Петербурга, прадедом ныне умершего князя Верхотурова. Тогда император Петр насильно заставлял знатное дворянство переезжать в Петербург и возводить хоромы на Васильевском острове.
Прадед князя Верхотурова, князь Иван Андреевич, принадлежал к старомосковской партии, не одобрявшей заграничных новшеств Петра Первого. Однако ослушаться императора он не посмел, явился в Петербург и выстроил себе, как было указано, хоромы на Васильевском острове. Невмоготу только ему было жить здесь. Тут все шло по-новому, а князь Иван Андреевич был человек старого закала, и все в Петербурге ему не нравилось. Тогда он придумал построить себе загородный дом и обстроить его по-старинному, чтобы можно было жить тут, как ему хотелось, ничем не стесненному, а хоромы на Васильевском острове держать только для вида. Тогда земля под Петербургом продавалась почти за бесценок. Князь купил себе кусок леса, вырубил в нем поляну и построил тут себе дом со службами, с баней, амбарами и сараями – все, как следует. Официально жил он якобы на Васильевском острове, но на самом деле проводил все время в своем загородном доме, где жизнь шла на московский лад, с шутихами и шутами, с блинами и пирогами, без табачного дыма, вдали от ассамблей и маскарадов. У князя было два сына. Один, старший, был не любимый им. Он служил в войске, предавался курению заморского зелья и всей душой был предан новому заведенному строю. Второй, младший, сын князя являл полную противоположность старшему брату. Тихий, скромный, послушный, он не перечил воле отца и проводил время в уединении. Старшего звали Максимом, младшего – Михаилом.
Благодаря своему богатству князю Ивану Андреевичу удалось так сделать, что молодой князь Михаил только числился на службе, но на самом деле жил свободно дома.
Любимым его занятием была соколиная охота. Охотиться он предпочитал без загонщиков, без свиты, в одиночку. Возьмет своего сокола, сядет на коня, уедет и целый день пропадает. В одиночку с соколом трудно охотиться, даже почти невозможно, но князю Михаилу это-то, по-видимому, и нравилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13