Иногда это был Винни, иногда доктор Родес, а иногда мужчина, которого я вообще не знала.
Затем музыка стала громче, темп быстрее, и мой партнер сильнее. Теперь уже не было необходимости изучать темное лицо напарника, я знала, что танцую с Эдмондом. Я положила свою голову на его сильную грудь и все острее и острее ощущала нарастающее чувство удовольствия. Оно все более и более будоражило меня, и я была счастлива, как никогда.
Я засмеялась от счастья, и смех смешался со звуками вальса. Но вот мелодичные радостные звуки сменились более грубыми и резкими. Невидимые музыканты перестали трать, и остался только мой смех. Но теперь он был уже другим, почему-то резким и скрипучим.
Мой смех. Он отзывался эхом в моих ушах. Я попыталась убежать от него и не смогла. Он всюду преследовал меня, настигая все быстрее и быстрее. А лицо Эдмонда, между тем, уплывало от меня все дальше и становилось для меня все враждебнее. Он пытался освободиться от моих объятий. Но я не хотела этого. Изо всех сил я вцепилась ногтями в его тело, я вонзила их и не отпускала его.
А пол, на котором мы танцевали, тем временем, потемнел и продолжал темнеть. Вот он стал совсем черным. И он стал липким. Мне все труднее было отдирать от него ноги. И вдруг пол начал расступаться, и я остро почувствовала, что тону в его отвратительной глубине. Еще крепче я ухватилась за Эдмонда, но теперь уже не только из страха, мною руководило еще какое-то побуждение. А, вот что. Мне хотелось пригнуть его к полу и наказать его. Да, заставить его испытать те же страдания, что испытывала я.
Он был виноват. Только он.
Поэтому я никогда не отпущу его. Никогда. Даже если придется держать его вот так целую вечность.
Неукротимый гнев перемежался у меня с бурным желанием, я сгорала от гнева и от страсти. С яростным криком бросилась я к нему, чтобы впиться ногтями в его лицо…
И тут я проснулась.
Часы отбивали полночь. Эхо ударов доносилось откуда-то из глубины дома. Мое сердце билось учащенно, а лоб оказался мокрым от пота. Одеяло закрутилось вокруг моих рук и ног, сдавив меня своими тяжелыми складками. Я освободилась из-под одеяла, отбросила со лба влажный локон, и постаралась несколько минут лежать, ни о чем не думая, чтобы дать сердцу успокоиться.
В комнате было тепло. Слишком тепло, просто жарко. Эта жара и навеяла кошмары. Решив, что тех кошмаров, что я пережила, для одной ночи вполне достаточно, я встала и открыла дверь, которая вела на балкон. Увы, в комнате не стало прохладнее. Слишком душной выдалась ночь. Если где-то ветерок слегка шелестел листьями высоких деревьев, до окон дома он не достигал.
Спотыкаясь в темноте, я прошла в дальнюю часть комнаты и открыла входную дверь. Холодный сквозняк но произнесла она. — Возможно, со временем… Но как а могла знать, что она так сделает.
— Если бы не Фанни, то какая-нибудь другая сделала бы то же самое, — заметил он. — Ты не могла морочить ему голову всегда, до бесконечности.
Урсула всхлипнула и расплакалась. Вот уж от кого не ожидала. Мистер Ллевелин издал неопределенный звук, который означал одновременно недоумение и сочувствие. Затем стал вполголоса ей что-то говорить. Сначала слов понять было нельзя, до меня доходил лишь успокаивающий тон. Кажется, он возымел свое действие, потому что всхлипывания стали реже и реже. Наконец, стало возможным различить слова Эдмонда.
— Тебе нужно пойти и поговорить с Кенетом и все выяснить, — произнес Эдмонд. — Ему будет гораздо лучше с тобой, чем с Фанни.
Господи. Неужели Эдмонд хотел, чтобы доктор Родес разорвал помолвку с Фанни ради его старшей сестры? Это было уже непонятно. Что происходило с мистером Ллевелином? Неужели он не в состоянии трезво рассудить, что Фанни просто поддержала человека, которому Урсула в течение длительного времени не давала четкого ответа на предложение, а по существу, была решительно настроена отказать?
А Урсула тоже хороша. Если бы она подумала о том, что предложение, высказанное только что братом, по отношению к ее младшей сестре жестоко, она не стала бы об этом говорить. Но пока что Урсула боялась одного, что все ее усилия окажутся напрасными.
— Он не посмотрит на меня во второй раз, — сказала она брату. — Фанни окрутила его, у нее все хватки от матери.
— Как жаль, — посочувствовал ей брат. — О, Господи. Урсула, дай ему несколько месяцев, и он придет в себя.
— Они поженятся задолго до того, — слезливо возразила Урсула. — А он никогда не разведется с ней. Он слишком порядочный, чтобы уходить от ответственности. Даже если поймет, что это плохой брак. Проклятье! Клянусь, бывают времена, когда я желаю, чтобы она совсем не родилась. Или чтобы она сломала себе шею тогда, когда упала с лошади Кенета.
Раздался ее приглушенных смех. Потом все смолкло.
— Будь благодарен судьбе за то, что таких, как она не двое, — вдруг сказала Урсула.
Эдмонд ничего не ответил, и они несколько шагов сделали молча.
— Если бы ты убил ее, Эдмонд, я бы не винила тебя, — вдруг нарушила молчание Урсула.
— Так же, как и я не винил тебя, — отозвался он. — Но хватит об этом.
— Ты думаешь, что ничего не получится с этим бизнес сеансом? — спросила ни с того ни с сего Урсула. — Ничего в самом деле?
— Вчера я сказал бы, что ничего, — ответил Эдмонд. — А сегодня я не уверен.
Их голоса стали затихать. Видимо, они удалялись в свое фамильное крыло. Они продолжали о чем-то говорить, но слов я расслышать уже не могла.
Первое, о чем я подумала, когда голоса совсем стихли, это как хорошо, что они не заметили мою приоткрытую дверь. Урсула заплакала как раз тогда, когда они подходили к двери.
А затем я стала обдумывать все то, что случайно услышала от Ллевелинов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136