Тайны Патрисии Кромптон.
В том, что эта тайна существует, Брайан не сомневался. Это что-то личное, сокровенное, то, в чем она ему вряд ли признается. Да и не только ему…
И уж во всяком случае, Синклеру до этого не должно быть никакого дела. Его это никак не касается. Как, впрочем, и Брайана.
Но ему ужасно хотелось знать, что же загнало ее под эту броню, что заставляет изображать из себя недотрогу? Она не из тех, кто, едва обжегшись, прячет голову в песок. Она сильнее.
Зря он сбежал от нее. Лучше бы она стояла сейчас с ним. Темнота располагает к откровенности. Как знать, возможно, она раскроет перед ним душу.
А может, и нет. Вряд ли ему удастся сломить ту неприступную стену между собой и окружающими, которую она воздвигла.
Ведь он сам тоже едва ли смог бы раскрыться перед человеком, которого почти не знает, поведать о своей боли.
Брайан тряхнул вихрами и, сунув заколку в карман шорт, бросился в море.
При свете луны он выглядел еще великолепнее. Широкая грудь, мускулистые руки, сильные ноги, волосы, развевающиеся на ветру, — вот картина, достойная пера живописца.
Но Патрисии было не до красот. Надо же быть таким идиотом, чтобы в одиночку отправиться плавать посреди ночи, к тому же в незнакомом месте!
— Брайан…
Она едва услышала собственный голос. Ее босые ноги утопали в мягком песке. Кромка воды казалась такой далекой… Нет, ей не добежать…
— Брайан! — Патрисия остановилась и крикнула, теперь уже сильнее. — Брайан!
Но он уже исчез в волнах. Крик замер у нее в груди. Минута, и он вынырнул, но уже дальше от берега.
— Какой идиотизм… — едва выговорила Патрисия, садясь на песок.
Зачем? Чтобы следить за ним. И что она подразумевает под словом «идиотизм»? Чье поведение — его или свое?
Кого она ругает? Его — за то, что он пошел плавать ночью? Или себя — за то, что бросилась за ним? А может быть, за то, что ее нет сейчас с ним рядом?
Как же ей хочется именно этого — оказаться с ним рядом. Ощутить, как струится по ее разгоряченному телу нежная морская вода. Прижаться к Брайану — и чтобы их не разделяло ничего, кроме тонкого слоя воды.
Такое чувство, что мне снова шестнадцать, подумала Патрисия. И я по уши влюбилась в самого прекрасного человека на свете и не в состоянии больше думать ни о чем другом.
Она застонала и легла прямо на песок, вцепившись руками в камни, чтобы преодолеть искушение и не броситься к нему.
Брайану редко случалось терять контроль над собой. Он научился сдерживаться, владеть своей болью. Обычно он был так занят, что просто не успевал подумать о себе. Лишь в свободную минуту на него накатывали печальные мысли и воспоминания.
Он плыл и плыл, все дальше удаляясь от берега, он сознательно доводил себя до изнеможения, думая, что физическая боль заглушит душевные страдания.
Но ничего не вышло.
Боль становилась сильнее. Думая о ее переживаниях, он вспомнил о своих, отчего на душе стало еще паршивее. Смирившись с тем, что этой ночью ему не будет покоя, он поплыл к берегу. Тут он и заметил Патрисию, распластавшуюся на песке. Одной рукой она прикрыла глаза.
Выйдя на берег, он встал и несколько минут смотрел на нее, пораженный ее красотой.
Ее тело было почти полностью закрыто шелковым халатиком — она бросилась спасать его, не успев даже накинуть на себя что-нибудь более подходящее. Но налетевший ветерок теребил легкую ткань, подчеркивая контуры ее тела.
Великолепного тела, которое она зачем-то скрывала бесформенной одеждой.
На цыпочках, стараясь не производить ни малейшего шума, Брайан почти добрался до того места, где лежали его шорты.
— Плавать в одиночку в это время суток крайне неосмотрительно.
От неожиданности он подпрыгнул.
— Тебя могла бы съесть акула, и никто даже не догадался бы, что случилось.
— Что ж, если бы меня сожрала акула, — Брайан натянул шорты, — ваши проблемы мигом решились бы. — Он застегнул ширинку. — Можешь открыть глаза.
— А я их и не закрывала.
Брайан почувствовал, что краснеет. Прямо как девушка-подросток!
— Кстати, да будет тебе известно: плавать нагишом на Синушари строго запрещено. Это преступление, которое карается штрафом, а в некоторых случаях можно даже угодить за решетку.
— Откуда ты знаешь? Неужто сама пробовала?
— Нет. Просто от корки до корки прочитала путеводитель, пока ты наслаждался сиестой.
Она села, стряхнула с плеч песок и, поколебавшись, взялась за его руку, чтобы подняться.
Встала, но он не отпускал ее. Так они и стояли мгновение, держась за руки, как пара влюбленных. Тут она отдернула руку, чтобы стряхнуть песок с волос и с халата. Брайан едва не вскрикнул от разочарования: просторный халат — не халат, а балахон какой-то! — скрыл все то, свидетелем чему он был еще минуту назад.
Но Патрисия опоздала. Он все видел, все знал. И не понимал лишь одного: зачем таить такую красоту под уродливой одеждой.
На этот вопрос он не получил ответа. Ни слова не говоря, она повернулась и направилась обратно к коттеджу. Эдакая воплощенная добродетель.
Этой ночью судьба решила посмеяться над ними обоими. Над Брайаном, которому пришлось позировать голышом перед Патрисией.
И над Патрисией, дорогу которой внезапно преградил сверкающий глазами огромный краб, направлявшийся домой, в океан.
От неожиданности Патрисия вскрикнула, испортив свое эффектное шествие, и, поскользнувшись, едва не повалилась на краба, который, по правде сказать, испугался не меньше, чем она. После чего бросилась в объятия Брайана. Невольно признав, что защиты у сильного пола ищут даже феминистки.
— Пат, это же всего лишь краб, — сказал Брайан, обнимая ее дрожащее тело в стремлении сполна воспользоваться ее минутной слабостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45