Сходство ее с Равелем было неоспоримым.
Женщина вошла в комнату стремительно и порывисто, а затем, заметив Аню, замедлила шаги. Побледнев, она сказала с отчаянием в голосе:
– Если бы я не видела своими глазами, я бы этому не поверила!
– Мадам Кастилло?
– Да, вы правы.
– Я – Аня Гамильтон.
– Я знаю. Это действительно ужасно. На этот раз он зашел слишком далеко.
Аня облизнула губы.
– Наверное, я должна объяснить…
– В этом нет необходимости. У меня есть глаза. Его самонадеянность, его беспринципная наглость! Шокирует уже одно то, что он мог сделать это, но то, что он осмелился на это в то время, когда я с ним под одной крышей, вызывает у меня огромное желание отшлепать его.
– Если вы думаете, – сказала Аня, вспыхнув, – что я какая-нибудь женщина легкого поведения, которую ваш сын привел в этот дом, чтобы поставить вас в неловкое положение, или что это просто проявление похоти, то я хочу сообщить вам…
Выражение лица мадам Кастилло из заботливого и обеспокоенного стало удивленным, а затем просто веселым. У нее вырвался сдавленный смешок.
– «Просто проявление похоти»! О, chere, если бы только это было так!
– Так вы знаете о… о том, что произошло между вашим сыном и мной?
– Отчасти, а об остальном, зная Равеля, я могу догадаться.
Известие, которое он послал из «Бо Рефьюж», наверняка было более подробным, чем он ей сообщил. На щеках у Ани появился румянец неловкости.
– Я не могу винить вас за то, что вы сердиты на меня…
– О, я вовсе не сердита. Я благословляю все попытки предотвратить дуэль, в которой должен участвовать мой сын, даже если это делается не ради сохранения его жизни.
– Тогда ваше неодобрение относится к тому, что он задержал меня здесь? – медленно сказала Аня с ноткой удивления в голосе.
– Возможно, не к самому факту, но методу, которым он пытается этого добиться, явно не хватает тонкости и изящества.
Женщина наклонила голову в сторону и внимательно рассматривала Аню откровенно оценивающим взглядом. Понять ее было не легче, чем ее сына. Хотела ли она сказать, что не имеет ничего против Ани, несмотря на то, что та похитила Равеля, или ее раздражение было направлено против Равеля, нарушающего правила приличий? Или она хотела сказать, что понимает и приветствует цель Равеля заставить Аню выйти замуж за него, но порицает избранный им образ действий? В любом случае это не играло никакой роли. В этот момент существовал лишь один важный вопрос.
– В таком случае, вы выпустите меня?
Мадам Кастилло улыбнулась.
– Сомневаюсь, что я смогу остановить вас: вы мне кажетесь весьма решительной молодой леди. Конечно, для спокойствия в этом доме было бы лучше, если бы я вышла из комнаты, закрыла эту дверь и позволила вам самостоятельно выбираться из окна. Однако моя совесть не позволит мне поступить таким образом; я никогда не прощу себе, если вы упадете. И поэтому вы совершенно свободны и можете идти, если вы этого хотите.
Аня бросила простыню, которую все еще держала в руках, на кровать, и разыскала на полу шляпу и перчатки. Она стояла, завязывая ленты шляпки из бархата цвета морской волны, украшенной перьями цапли, разглаживая на руках лайковые перчатки.
Конечно, она этого хотела. Как могло быть иначе? Освободиться наконец от Равеля Дюральда, чтобы их дороги никогда больше не пересекались, было ее заветным желанием. Было бы неразумно с ее стороны вспоминать Равеля таким, каким он был в то утро, – великолепно обнаженным, с влажными, вьющимися на лбу волосами и черными глазами, блестящими от страсти. «Посмотри на меня, Аня…»
Если она уйдет сейчас, то никогда больше не узнает его ласки, никогда не увидит внезапных вспышек его смеха или напряженной сосредоточенности как тогда, когда они вместе играли в шахматы или решали возникавшие сложности, никогда больше не будет лежать пресыщенной и томной в его объятиях. Если бы она вышла за него замуж, неважно как и почему, она бы имела все это.
Но ничего не говорило о том, что он вообще собирался жениться на ней. Подозрения, которые зародились у нее, могли быть не больше чем безосновательными домыслами ее собственной фантазии. Она обнаружила, что его шахматные ходы очень сложны и полны хитрых ловушек, но это не означает, что он будет именно так действовать и в той ситуации, в которой они оба оказались. Он был человеком девятнадцатого века, а не каким-нибудь древним византийским правителем, плетущим заговоры против тех, кто нанес ему оскорбление. Она отправится домой, к мадам Розе, и всему этому наступит конец.
По правде говоря, она не ожидала, что возвращение домой положит конец всем ее проблемам. Этого и не случилось.
Проблема заключалась не в том, что нужно было все объяснить мадам Розе и Селестине. Когда этот вопрос обсуждался за чаем, который спешно приготовили для Ани, сестра рыдала, сжимая в руках бутылочку с уксусом, охваченная волной симпатии, негодования и дурных предчувствий, но мадам Роза вела себя спокойно и жизнерадостно, что очень обрадовало Аню. Разговоры будут, и будет их много, но поскольку Аня и Равель вели себя подобающим образом, все это пройдет. Чтобы помочь этому, она попросит Гаспара намекнуть в разных местах, что мсье Дюральд ездил в «Бо Рефьюж», чтобы осмотреть… Что? Лошадей? Мулов? И там он заболел неизвестной и, возможно, заразной Лихорадкой и поэтому настоял на том, чтобы его содержали подальше от главного дома, пока не выздоровеет. И как они все были ему благодарны за то, что он оказался под рукой, когда сарай загорелся. Ане, возможно, придется перенести несколько нескромных вопросов и вольных намеков, но если не будет никаких более серьезных последствий, то можно будет считать, что им удалось выстирать это грязное белье в своем кругу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134