Жены Трубача снимали шкуры с рамы юрты и сворачивали их. Куда-то делась вся их мебель и чаши, и кувшинчики Трубача, и его мешочки с травами. Трубач сидел на корточках посреди разоренной юрты и играл на дудочке.
Такс спешился и привязал лошадей к каркасу юрты. Черную лошадку он не стал привязывать. Монах неуверенно держал в руках поводья, и Такс показал ему на каркас.
— Привяжи ее. Она не станет беспокоиться. Видишь, это ее жеребенок.
Он погладил гнедого жеребенка, подбежавшего ближе и сунувшего морду под брюхо матери. Когда монах привязал кобылу, Такс подтолкнул его в проход между двумя планками юрты.
Трубач посмотрел на них.
— Кто это? Садитесь. Ты пришел раньше назначенного времени. Ну, ничего.
Он сидел на одном из своих прекрасных ковров и подвинулся, чтобы Такс и монах тоже могли сесть с ним. Такс указал монаху на место, рядом с собой, и тот сел, скрестив ноги, как нищий в городе.
— Он хочет знать, кто ты такой, — сказал Такс монаху, указывая на Трубача.
Монах кивнул. Его голова и лицо напоминали деревянную маску — одни острые углы.
— Пожалуйста, скажите ему, что я — Аурелиус, слуга Господа Бога Иисуса Христа, житель города Рима. Позже я стал жить в Новом Риме. Мой отец служил там, а моя мать — дочь сенатора.
Когда Такс все перевел, Трубач улыбнулся и сказал:
— Он не скрывает правды. Скажи ему, что я ждал знака, по какому пути мне следует двигаться дальше, и теперь мне кажется, что он дал мне такой знак. Я отправляюсь в Новый Рим.
Такс резко поднял голову:
— Но…
— Ты можешь меня туда проводить, а потом отправляйся куда угодно. Скажи ему об этом.
— Но он хочет остаться с хунну. Трубач пожал плечами:
— Меня не волнуют его желания.
Такс все перевел монаху, и тот, улыбаясь, посмотрел на него.
— Дорогой друг, ты знаешь о моем желании жить среди ваших людей. Я не желаю возвращаться домой. Скажи ему, может, я действительно принес ему какой-то знак, послание, но после этого я должен найти возможность остаться с вашим народом. Я ему не нужен!
Когда Трубач услышал слова монаха, он сказал:
— Скажи ему, что он может позднее вернуться к хунну, но сейчас это невозможно. Все племена будут кочевать до сезона охоты. Большинство станут передвигаться по два-три семейства, и они не объединятся в большие группы до самой осени, когда будут выбирать новых вождей и начнут Великую Охоту. Никто не возьмет его с собой — он не умеет охотиться или пасти скот, или охранять стоянку, но он станет есть столько же, сколько едят они сами. Ты ему скажи об этом, и он все поймет. У него умное лицо.
Трубач снова взял дудочку и подул в нее. Такс поморщился. На языке хунну все было для него ясным, но, чтобы перевести на латынь, потребовалось много слов и еще больше объяснений. В конце перевода монах глянул на Трубача. Лицо у него было грустным.
— Понимаю. Это воля Божья.
— Он все понял, — сказал Такс.
— Я так и надеялся.
Когда Аурелиус впервые выразил желание нести Слова Бога народу хунну, его старшие братья по религии начали ругать его за грех гордыни. Он нес наказание, и оно только укрепило его в желании выполнить свою миссию. Много лет он пытался попасть в Хунгвар. Наконец дипломатическая миссия согласилась взять его с собой. После прибытия в Хунгвар его просто выбросили в дождь и холод. И это унизительное зрелище наблюдали дюжины варваров. Он почти все лето не мог покинуть религиозных аланов, которые спасли его. У них не было собственного священника, и они не собирались отпускать Аурелиуса, хотя они были арийцами, а он проповедовал ортодоксальную доктрину. Наконец ему удалось вернуться в Хунгвар, как раз во время похорон кагана. Крики, костры и люди, носившиеся во всех направлениях, могли бы напугать его до нельзя, , но вместо этого он был вне себя от страстного и бесстрашного возбуждения. Он вошел в первую юрту и начал там молиться.
Конечно, гунны пока ничего не поняли, но они постепенно все поймут и примут Слова Божьи, которые он нес им. Он больше молился для себя, чем для окружающих. Часть его преданности монашеству состояла в том, что он размышлял о Христе и от этого был счастлив.
На следующее утро, когда ушли последние гунны или они просто заснули, он вышел на свежий воздух, чтобы немного передохнуть. Ему нравился вид стоянки — она напомнила ему детскую, полную неряшливых детей. Пока он стоял у двери юрты, любуясь тем, что предстало перед его глазами, вернулись некоторые гунны, неся с собой мертвеца. Они не обратили никакого внимания на монаха. Он мог быть человеком-невидимкой. Один из них, сильно рыдая, отбросил от себя руки сопровождающего, пытавшегося его успокоить, и тогда монах понял, что это была женщина — жена мертвого воина.
Он пошел за ними. Его поразила скорбь этой женщины. Мужчины оставили мертвого мужа в пустой юрте. Женщина начала укладывать тело, и монах стал ей помогать.
Сначала она тоже не обращала на него никакого внимания, но постепенно растаяла и начала что-то говорить, не переставая, хотя знала, что он не понимает языка гуннов. Они вместе обмыли ее мужчину и надели на него свежие одежды. И все время она говорила не переставая.
Ее мужа забили до смерти ножами. Аурелиус сначала не мог на него смотреть. Женщина — она ему четко объяснила, что ее имя Юммарка, — ловко переворачивала тело. Но когда она смывала кровь, то приложила щеку к его груди и застонала, и тогда Аурелиус понял, почему она так переворачивала тело мужа: потому что было ей так знакомо! Истерзанное и грязное, оно стало выглядеть в глазах монаха по-другому.
Но сейчас он снова ехал на юг — значит, не быть ему Апостолом среди гуннов! Лошадь трясла его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81