- Здравствуй, Абрам Иваныч, - протянул он фельдшеру узкую ладонь.
- А! И ты объявился! Давно с богомолья пришел? - спросил Абрам Иваныч.
- Да вчера только, - застенчиво улыбнулся Никишка.
- Это не тебя ли отец-то поймал? Говорит, щуку в тридцать фунтов... В тебе ведь как раз тридцать? - лукаво подмигнул на Фому фельдшер.
- Нет, правда, фунтов десяти щуку пымали, - ответил Никишка.
- А тебя спрашивают, - шутя осерчал Фома.
- Так, значит, полпудика скинешь? - обратился к Фоме фельдшер.
- Ты с черныга-то фунтов восемь скости, тогда уж и я, - отшутился Фома.
Никишка увязался идти на охоту вместе с Абрамом Иванычем. Ему хотелось поделиться впечатлениями с новым человеком и попросить совета насчет одного решения, которое прочно засело в его узкой голове.
IV
В глубину леса вела слабо утоптанная тропинка, а по бокам ее, между высокими прямыми березками, приютившись около корней и кочек, мягко чернела вода. Место было торфяное, низкое.
Фельдшер юрко шел впереди, а сзади него, еле поспевая за ним, в хлопающих опорках, плелся Никишка.
- Место здесь низменное, Абрам Иваныч, сам видишь, - говорил, задыхаясь от ходьбы, Никишка. - Сырость здесь, воздух тяжелый, как не болеть? Поневоле заболеешь... Да и река близко... С реки тоже тянет... Мга, туман... От лесу темень всегда.
- Что и говорить! Больному здесь крест, и толковать нечего, поддакивал фельдшер.
- Был это я в Киеве, - продолжал Никишка, - вот где рай-то, вот где теплынь! Красивое место!
- Киев-то! Еще бы! Сказано - мать городов русских.
- Хорошо ведь там жить будет, а?
- Чего лучше.
- Вот я туда и махну опять, - понизив голос до шепота, проговорил Никишка.
- Жить, что ли, там хочешь?
- Ну да, жить.
- Дура ты, - оценил его проект фельдшер. - Как же это ты там жить-то будешь? Кто тебя даром кормить станет?
- А я, первым делом, приду туда да в больницу ляжу, понял? - волнуясь и спеша, стал излагать Никишка. - В больнице там народ все киевский: ляжу это, поправлюсь, да и выспрошу, как и что. Ведь мне какое место? Я ведь за харч один жить стану... Мне главное, воздух там легкий... А кормят там хорошо, что и говорить... Работу если легкую, так я что же? Я ведь могу. Окромя того, поправлюсь ведь я там, в больнице-то? - И Никишка заискивающе посмотрел на фельдшера.
- Ишь ты какой! - похвалил фельдшер. - Это ты, пожалуй, правильно. Только знаешь, как вернее будет? Поди уж ты дальше, в Крым... Где пойдешь, а где и на машине доедешь... Есть там город один, Ялта. Вот это город! Это, брат, не что-нибудь! Тут тебе и море будет, и горы, всякая штука. Господа все туда лечиться ездят. Поедет какой - щепка щепкой, а приедет, во-он его как раздует! - боров боровом! Право слово, не вру. Главное, воздух там полезный, ну и море тоже. У докторов это первое обыкновение: чахоточный, скажем, или еще там с какой тяжелой болезнью, куда? - в Ялту.
- Ну? - радостно дрогнувшим голосом спросил недоумевающий Никишка.
- Право слово, не вру! Сейчас в Ялту!
- Что же ты мне раньше не сказал? - укоризненно и вместе радостно спросил Никишка.
- Да ведь как раньше-то... Не приходилось все. В Ялту, в Ялту! Там, главное, море, а кругом горы, и самое, значит, важное - воздух очень полезен: такой воздух, что и обедать не захочешь, как молоко парное пьешь.
- Да ведь я теперь что? Я теперь ведь житель, Абрам Иваныч! - вскрикнул Никишка.
- И очень просто, - сочувственно заметил ему тот, но тут же зашикал, согнулся и замахал сзади рукой: на ближайшей березе чокал, пугливо прыгая, серый дрозд.
Никишка присел. Абрам Иваныч выстрелил. Дрозд свалился, цепляясь крыльями за сучья.
- Есть! - удовлетворенным шепотом сказал фельдшер и, доставая упавшего в воду дрозда, прибавил недоумело: - И как это я вчера в черныгов промазал, придумать не могу: ближе этого бил.
Но Никишку черныги совсем не занимали: мысли его были далеко, в Крыму, в сказочной Ялте, куда уезжают щепка щепкой и откуда приезжают боров боровом. "Ведь это что? Ведь это мне просто бог послал. Ходил я в Киев, не думал, что награда от него будет, а он вот и послал".
Никишка был так взволнован и обрадован открывшейся перспективой здоровья, что, отвернувшись тихонько от фельдшера за куст, истово перекрестился три раза на город, где было много церквей.
Тропинка раздвигалась все шире и шире. Скоро пропали болота и кочки. Освещенные солнцем, зазеленели поляны, закраснели жесткие ягоды бересклета, зашелестели под ногами еще не сгнившие прошлогодние дубовые листья.
Повеяло теплом, ароматом мелких лесных цветов, и все это как-то тесно перемешалось в душе Никишки с надеждой на жизнь, на счастье. Он подпрыгивал, поспевая за фельдшером, улыбался правым краем рта и не замечал хлеставших его по лицу ветвей.
Уже стемнело, когда Абрам Иваныч с Никишкой пришли к сторожке Фомы.
Один сиял от маячившего впереди исцеления, другой - от удачной охоты: кроме дрозда, он убил двух дергачей и курочку.
Теперь, сидя у костра, на котором варился ужин, фельдшер пил водку и угощал ею Фому, Федосью и даже Никишку.
- Плесни-ка рюмашку, - нетвердым голосом говорил он, протягивая Никишке дрожавшую рюмку.
- Да ведь ты же сам всегда говорил: не пей! - удивился Никишка.
- То я тебе говорил: не пей, ну, значит, и не пей, а теперь говорю: пей, ну, значит, и пей, - качал отяжелевшей головой фельдшер.
Никишка выпил, но с непривычки его чуть не стошнило.
А фельдшер, войдя в азарт, сипло кричал:
- Ты, главное, не робь! Где-нибудь твоя линия должна быть, ну и ищи! Я ведь тоже такой щуплый был, и в солдатах был такой же. Ну, там видят, куда меня? В строй - жидковат, а парень грамотный, ну, меня - в фельдшера. Вот оно и линия, вот и кормлюсь всю жизнь... Точь-в-точь я такой же был, ни дать ни взять, как ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9