Она жмурит глаза и пробирается между сучьев, подтягиваясь на сильных руках и ища упора ногами. Лестница осталась внизу, но до гнезда уж недалеко.
- Пятая! - кричит ей Женя. - Еще одна летит! Пята-я!
И всплескивает руками от ужаса: что может поделать Даша с пятью воронами?
Но Дашина голова уже вровень с гнездом.
- Четыре! - кричит ей звонко оттуда Даша. - Четыре яичка.
Она шевелит все-таки вороньи яйца рукой, нет ли чего под ними, но вороны дошли до последней степени неистовства, вороны орут оглушительно, садятся ей на плечи... Одна - это ясно видела Женя - ударила ее в голову клювом.
- А-ай! Спускайся скорее! А-ай! - кричит Женя и только тогда перестает кричать, когда видит, как проворно в темной вязовой зелени замелькали все ниже и ниже белые Дашины руки.
- Кыш, проклятые! - кричит Даша. - Вот окаянная сила!..
И уж нащупывает сильной ногою в сером чулке верхнюю ступеньку лестницы.
- Их прямо перестрелять надо! - говорит она, уже спустившись и оправляя волосы.
- Больно клюнула? - спрашивает испуганная Женя.
- Да разве одна меня клюнула? - вскидывается Даша. - Я думала, они на мне и блузку всю изорвут. Вовсе сумасшедшие стали!
- А будешь вороненка брать? - вспоминает Женя, и в голосе ее как будто даже торжество: нельзя будет у таких ворон взять вороненка!
Даша осматривает кругом все платье и чулки, щупает голову, нет ли шишки, оглядывает руки, нет ли царапин от вороньих когтей, и отвечает:
- Днем за вороненком немыслимо лезть! Это уж придется ночью, когда они, чертовки, спят и ничего не видят... А днем они могут и глаза выклевать, гадины этакие.
Вороны расселись около на деревьях и каркали, не совсем еще успокоенные. На крик их появился откуда-то кот Мордан и задвигал воинственно рыжим хвостом.
Даша скоро ушла, а маленькая Женя жадно схватилась за краски. Новенькие, они казались ей чудесно яркими. Она знала уже, что надо мочить кисточку не во рту, а в воде. И она разрисовала сначала привычным карандашом то, что только что видела, что ее так разволновало: сквозь ветки вяза пробирается к вороньему гнезду Даша, внизу - лестница; над Дашей вьются, распустив косо крылья, вороны... Потом начала она раскрашивать этот рисунок так, как осталось в горячей памяти: зеленой краской сплошь - вяз, голубой блузку Даши, золотисто-желтой - ее голову. Черными сделала она ворон. Внизу, у лестницы, поместила Женя кота, добросовестно расцветив его рыжими полосами.
Это была первая картина Жени, которая привела ее самое в полнейшее восхищение. И еще не успела высохнуть покоробленная бумага, помчалась с нею на кухню к матери.
- Мам! Вот Даша! - спешила она объяснить. - Вот Даша лезет, а ее клюют вороны!.. А это вот - наша лестница... А в самом низу - Мордан!
До рези в глазах все на ее рисунке было для нее живое: ярчайшая зелень вяза, голубейшая блузка, ошеломляюще живой кот и вороны, полные ярости. Эти вороны положительно кричали с раскрашенного листа, клювы у них были, как ножницы.
Но у матери что-то перегорело в печке, она спешила что-то вытащить рогачом... Она сказала, потнолицая: "Отстань ты!" - и только минут через пять прошлась по картине Жени взглядом опытной рукодельницы и экономной хозяйки.
И рукодельница сказала:
- Мала еще свои рисунки делать! С книжки бы лучше сымала...
А экономная хозяйка добавила:
- Теперь на тебя и бумаги не накупишься, раз у тебя новые краски завелись!
III
Старший брат Жени и Даши, Митрофан, жил дома, но имел такую специальность, что уезжал часто в командировки исправлять весы, и так неделями: приедет, побудет день-два, и опять его посылают.
Он высоко ценил это свое уменье и негодовал, когда его называли слесарем. Тогда он говорил торжественно:
- Сле-сарь?.. Нет-с, это дело у нас не пляшет!.. А ну, пошлите-ка слесаря к десятичным весам, какие врут, и что он там в них узнает! Где они врут и как они врут, - это все надо найти, разыскать, pa-аз! А второе, - как он будет исправлять фальшь? Он, слесарь, что с собой возьмет на работу? Напильники? Не пля-яшет!.. А я вот, я с одной такой палочкой езжу, и больше у меня в карманах ничего! А что же это за волшебная палочка такая? Хотите знать, могу объяснить. Это называется карборун - камень такой есть твердый, что даже он стекло, как алмаз, режет почем зря, - вот! Хотите, на каком угодно стекле черту проведу! Разумеется, это не камень настоящий, а только от него осколочки мелкие, и они вместе слепляются, понятно вам? Слесарь, кроме напильников своих, что он знает? А в весах, вам известно, какая сталь бывает? Поди-ка к ней с напильником сунься!.. Мне же, кроме того, дают весы и не знают даже, фальшат они или не фальшат. Я им испытание должен сделать!.. У меня, конечно, с собой разновес самый точный, госвесовский (называется учреждение наше Госвес), и вот беру я этот разновес и на доску весовую ставлю. Тут опять вопрос, куда же я должен поставить? Доска же имеет четыре угла, и вот я все эти четыре угла проверить должен, который из них фальшит и насколько он именно фальшь свою показывает? Ведь это же все надо в точности знать, а слесарь, разве он это знает? Один угол на такую долю соврет, другой на такую, а как это высчитать, насколько они в общем? Это опять все я должен сам, потому что кругом народ - баран! Весовщик какой-нибудь, скажем, на станции, он знай себе свои гирьки кладет, да туда-сюда муфту двигает, - весы ему кажутся вполне верные, а он себе может на них вполне изолятор заработать... Такой был случай, что большую партию сахару на станции одной грузили, а на другой принимали. Грузили тысяч сорок кило, а получили на пятьсот кило меньше. Вот тебе и усушка-утечка! Каким же это образом вышло? Ясное дело, что весовщик замошенничал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10