По смерти же генерала, приключившейся в прошлом году, неутешная Прасковья Ивановна отправилась с дочерью за границу, между прочим и с намерением употребить виноградное лечение, которое и располагала совершить в Vernex-Montreux* во вторую половину лета. По возвращении же в отечество намеревалась поселиться в нашей губернии навсегда. В городе у нее был большой дом, много уже лет стоявший пустым, с заколоченными окнами. Люди были богатые. Прасковья Ивановна, в первом супружестве госпожа Тушина, была, как и пансионская подруга ее Варвара Петровна, тоже дочерью откупщика прошедшего времени и тоже вышла замуж с большим приданым. Отставной штаб-ротмистр Тушин и сам был человек со средствами и с некоторыми способностями. Умирая он завещал своей семилетней и единственной дочери Лизе хороший капитал. Теперь, когда Лизавете Николаевне было уже около двадцати двух лет, за нею смело можно было считать до двухсот тысяч рублей одних ее собственных денег, не говоря уже о состоянии, которое должно было ей достаться современем после матери, не имевшей детей во втором супружестве. Варвара Петровна была, повидимому, весьма довольна своею поездкой. По ее мнению, она успела сговориться с Прасковьей Ивановной удовлетворительно и тотчас же по приезде сообщила все Степану Трофимовичу; даже была с ним весьма экспансивна, что давно уже с нею не случалось.
– Ура! – вскричал Степан Трофимович и прищелкнул пальцами.
Он был в полном восторге, тем более, что все время разлуки с своим другом провел в крайнем унынии. Уезжая за границу, она даже с ним не простилась как следует и ничего не сообщила из своих планов „этой бабе“, опасаясь может быть, чтоб он чего не разболтал. Она сердилась на него тогда за значительный картежный проигрыш, внезапно обнаружившийся. Но еще в Швейцарии почувствовала сердцем своим, что брошенного друга надо, по возвращении, вознаградить, тем более, что давно уже сурово с ним обходилась. Быстрая и таинственная разлука поразила и истерзала робкое сердце Степана Трофимовича, и, как нарочно, разом подошли и другие недоумения. Его мучило одно весьма значительное и давнишнее денежное обязательство, которое без помощи Варвары Петровны никак не могло быть удовлетворено. Кроме того, в мае нынешнего года, окончилось наконец губернаторствование нашего доброго, мягкого Ивана Осиповича; его сменили, и даже с неприятностями. Затем, в отсутствии Варвары Петровны, произошел и въезд нашего нового начальника, Андрея Антоновича фон-Лембке; вместе с тем тотчас же началось и заметное изменение в отношениях почти всего нашего губернского общества к Варваре Петровне, а стало быть и к Степану Трофимовичу. По крайней мере он уже успел собрать несколько неприятных, хотя и драгоценных наблюдений и, кажется, очень оробел, один без Варвары Петровны. Он с волнением подозревал, что о нем уже донесли новому губернатору, как о человеке опасном. Он узнал положительно, что некоторые из наших дам намеревались прекратить к Варваре Петровне визиты. О будущей губернаторше (которую ждали у нас только к осени) повторяли, что она хотя, слышно, и гордячка, но зато уже настоящая аристократка, а не то что „какая-нибудь наша несчастная Варвара Петровна“. Всем откудова-то было достоверно известно, с подробностями, что новая губернаторша и Варвара Петровна уже встречались некогда в свете и расстались враждебно, так что одно уже напоминание о г-же фон-Лембке производит будто бы на Варвару Петровну впечатление болезненное. Бодрый и победоносный вид Варвары Петровны, презрительное равнодушие, с которым она выслушала о мнениях наших дам и о волнении общества, воскресили упавший дух робевшего Степана Трофимовича и мигом развеселили его. С особенным, радостно-угодливым юмором, стал было он ей расписывать про въезд нового губернатора.
– Вам, excellente amie*, без всякого сомнения известно, – говорил он, кокетничая и щегольски растягивая слова, – что такое значит русский администратор, говоря вообще, и что значит русский администратор внове, то-есть нововыпеченный, новопоставленный… Ces interminables mots russes!..* Но вряд ли могли вы узнать практически, что такое значит административный восторг и какая именно это штука?
– Административный восторг? Не знаю что такое.
– То-есть… Vous savez chez nous… En un mot*, поставьте какую-нибудь самую последнюю ничтожность у продажи каких-нибудь дрянных билетов на железную дорогу, и эта ничтожность тотчас же сочтет себя в праве смотреть на вас Юпитером, когда вы пойдете взять билет, pour vous montrer son pouvoir*. „Дай-ка, дескать, я покажу над тобой мою власть“… И это в них до административного восторга доходит… En un mot*, я вот прочел, что какой-то дьячок, в одной из наших заграничных церквей, – mais c'est trиs curieux*, – выгнал, то-есть выгнал буквально из церкви одно замечательное английское семейство, les dames charmantes*, пред самым началом великопостного богослужения, – vous savez ces chants et le livre de Job…* единственно под тем предлогом, что „шататься иностранцам по русским церквам есть непорядок, и чтобы приходили в показанное время…“ и довел до обморока… Этот дьячок был в припадке административного восторга et il a montrи son pouvoir…*
– Сократите, если можете, Степан Трофимович.
– Господин фон-Лембке поехал теперь по губернии. En un mot, этот Андрей Антонович, хотя и русский немец православного исповедания, и даже, – уступлю ему это, – замечательно красивый мужчина, из сорокалетних…
– С чего вы взяли, что красивый мужчина? У него бараньи глаза.
– В высшей степени. Но уж я уступаю, так и быть, мнению наших дам…
– Перейдемте, Степан Трофимович, прошу вас!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35