Брось сейчас же!
И старик затопал ногами.
— Что же, и мне нельзя курить? — спросил Фердинанд. — Мне? Мне?
— На фабрике никому нельзя курить! — орал Адлер. — Ты все мое состояние пустишь на ветер. Ты мне мутишь людей! Убирайся вон!
Сцена эта разыгралась при многочисленных свидетелях, и Фердинанд обиделся.
— Ну, — воскликнул он, — если ты собираешься так третировать меня, то довольно! Честное слово, ноги моей больше не будет на фабрике. Хватит с меня подобных удовольствий дома.
Он затоптал ногой сигару и отправился домой, даже не взглянув на отца, который сердито сопел, но был немного сконфужен.
Когда они встретились за обедом, старик сказал:
— Оставь меня в покое с твоей помощью. Я буду выдавать тебе по триста рублей ежемесячно, дам тебе экипаж, лошадей, прислугу; делай что хочешь, только не ходи на фабрику.
Фердинанд облокотился о стол, подпер кулаками подбородок и заговорил:
— Давай, папа, поговорим, как благоразумные люди. Я не могу прозябать дома. До сих пор я не говорил тебе, что подвержен болезни, сплину, и что доктора рекомендуют мне избегать скуки. А однообразная жизнь нагоняет на меня тоску. Мне не хотелось огорчать тебя, но раз ты обрекаешь меня на смерть…
Отец испугался.
— Сумасшедший! Ведь я даю тебе триста рублей в месяц! — крикнул он.
Фердинанд махнул рукой.
— Ну, четыреста…
Сын печально покачал головой.
— Шестьсот, черт возьми! — заорал Адлер, стукнув кулаком по столу. — Больше не могу; и так на фабрике уже из-за введенной экономии все напряжено, как натянутая струна. Ты доведешь меня до банкротства!
— Что ж! Попробую жить на шестьсот рублей в месяц, — ответил сын. — О! если бы не моя болезнь!..
Бедняга знал, что с такими доходами не стоит ехать в Варшаву. Но здесь, в провинции, он мог царить среди местной золотой молодежи и решил пока удовольствоваться этим.
Юноша был не по годам рассудителен.
С этого дня Фердинанд снова закутил — правда, в меньших масштабах. Прежде всего он нанес визиты всем окрестным помещикам. Те, кто поважней, его не приняли или приняли холодно и визита не отдали, потому что старый Адлер пользовался в округе не слишком хорошей репутацией, а молодого считали просто беспутным малым. Все же Фердинанду удалось завязать или возобновить знакомство с несколькими молодыми и пожилыми помещиками, которые вели такой же, как и он, образ жизни. Фердинанд ездил к ним, встречался с ними в местечке или шумно принимал их в доме отца, пользуясь его погребом и кухней, которые скоро приобрели большую известность.
Старый фабрикант во время этих пиршеств исчезал из дому. Ему, правда, льстили титулы некоторых друзей Фердинанда, но, в общем, он их недолюбливал и не раз говорил бухгалтеру:
— Если бы сложить все долги этих господ, можно было бы рядом с нашей фабрикой построить еще три таких же.
— Блестящее общество! — льстиво поддакивал бухгалтер.
— Шуты! — отвечал Адлер.
— Я в этом смысле и говорю, — добавлял бухгалтер, улыбаясь смиренно и вместе с тем язвительно из-под своего зеленого козырька.
Фердинанд ночи напролет проводил за карточным столом и за бутылкой. Были у него и любовные приключения, получившие широкую огласку. А тем временем на фабрике угнетали рабочих всевозможными экономиями. Взимали штраф за опоздание, за разговоры, за брак, большей частью выдуманный, а тех, кто не умел считать, просто обсчитывали. Служащие и рабочие проклинали и старого хозяина и молодого, беспутную жизнь которою они не только вынуждены были наблюдать, но и оплачивать.
IV
Несколько десятилетий тому назад в этой округе жил состоятельный шляхтич, которого соседи называли «чудаком». И действительно, это был странный человек. Он не женился, хотя ему сватали невест до самой старости; не кутил и — что было самым позорным пятном в его жизни — развлекался тем, что обучал крестьян.
Он открыл начальную школу, в которой детей учили в первую очередь чтению, письму, закону божию и счету, а также сапожному и портняжному ремеслам. Каждый ученик должен был уметь шить башмаки, кафтаны, рубахи, шапки, шляпы, — это была первая стадия образования. Впоследствии помещик пригласил садовника, а затем столяра, кузнеца, слесаря и колесника. Каждый воспитанник, освоивший сапожное и портняжное ремесла, должен был обучаться садоводству, кузнечному, слесарному и колесному мастерству, а кроме того, арифметике, геометрии и черчению.
Сам помещик преподавал своим воспитанникам географию и историю, читал им научные книги, рассказывал множество всяких историй, из которых всегда следовал вывод: надо быть трудолюбивым, честным, благоразумным, терпеливым, бережливым и иметь еще много других достоинств, чтобы стать настоящим человеком.
Соседи жаловались, что он портит мужиков, а люди мастеровые насмехались над тем, что он учит детей всем ремеслам сразу. Но в ответ на все упреки он только пожимал плечами и твердил одно: если бы чаще появлялись Робинзоны, которые с малых лет знают все ремесла, на свете стало бы меньше людей ограниченных, бездельников и рабов, прикованных к одному месту.
— Впрочем, — заявлял чудак, — таков мой каприз, если угодно. Вам можно выводить определенные породы собак, скота и лошадей, так разрешите мне вывести определенную породу людей.
Шляхтич скоропостижно умер. Поместье унаследовали родственники, которые промотали его в течение нескольких лет, а школу забросили. Однако школа успела выпустить группу людей, умственно развитых, высоконравственных и обладавших большими практическими знаниями, хотя впоследствии ни один из них не занял выдающегося положения.
Душа шляхтича могла возрадоваться на небесах, взирая на своих питомцев на земле, ибо он не стремился сделать из них гениев, а хотел, чтобы они просто стали полезными гражданами, в которых так нуждается общество на определенной стадии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27