Жена и дети спят, на комоде горит привернутая лампа, постель ему уже приготовлена. Вот стол, возле него стул… Он хочет сесть и отяжелевшей от усталости рукой опирается на край стола.
…В этот миг станок как-то странно заскрежетал. Что-то треснуло в нем, сломалось — и страшный вопль разнесся по мастерской.
Правая рука Гославского попала в шестерню, захватившую сначала его пальцы, потом кисть, потом локтевую кость. Хлынула кровь. Несчастный очнулся, застонал, рванулся — и упал возле станка. Одно мгновение он висел, словно прикованный к станку, но раздробленные кости и разорванные мускулы не могли удержать тяжесть, и он рухнул наземь.
Все это произошло в течение нескольких секунд.
— Остановить машину! — крикнул сосед Гославского.
Слесари, токари, кузнецы бросили работу и сбежались к раненому. Машину остановили. Кто-то вылил на Гославского ведро воды. С каким-то молодым рабочим при виде фонтана крови, брызнувшей на станок, на пол и на сгрудившихся людей, сделалась истерика. Несколько человек неизвестно зачем бросились вон из мастерской.
— Доктора!.. — молил изменившимся голосом раненый.
— Берите лошадей, скачите в местечко! — кричали обезумевшие рабочие.
— Кровь! Кровь! — стонал раненый.
Никто не понимал, чего он хочет.
— Остановите же, ради бога, кровь! Перевяжите руку.
Но никто не двинулся. Одни не знали, как это сделать, другие растерялись.
— Ну и фабрика! — вырвалось у соседа Гославского. — Ни доктора, ни фельдшера. Где Шмидт? Бегите за Шмидтом.
Несколько человек кинулись за Шмидтом, тем самым рабочим, который должен был заменять фельдшера. В это время старик кузнец, не потерявший, как другие, самообладания, опустился на колени подле раненого и пальцами сжал ему руку повыше локтя. Кровь стала течь медленней.
Рана была страшная. Вместо кисти болтались только два пальца — указательный и большой. Остальная часть руки чуть не до локтя была раздроблена, словно ее изрубили вместе с окровавленными лохмотьями рубахи.
Наконец минут через пятнадцать явился Шмидт, перепуганный не меньше других. Он перевязал размозженную руку какими-то тряпками, которые тотчас же пропитались кровью, и велел отнести раненого домой.
Товарищи положили Гославского на носилки; двое несли его, двое поддерживали голову, остальные окружили носилки, и так они двинулись всей толпой.
В конторе никого не было, в доме Адлера тоже погас свет. Почуяв кровь, завыли собаки. Ночной сторож снял шапку и, побледнев, глядел на процессию, медленно двигавшуюся по дороге, залитой лунным светом.
В открытом окне рабочей казармы показался человек в одном белье и спросил:
— Эй! Что случилось?
— Гославскому оторвало руку, — ответил кто-то из толпы.
Больной тихо стонал.
Вдруг послышался стук колес и цоканье копыт. Вскоре показалась пара серых лошадей, ливрейный кучер на козлах, а в глубине экипажа — лениво развалился Фердинанд Адлер, ехавший домой после попойки.
— Эй, сторонись! — крикнул кучер толпе.
— Сам посторонись, мы несем раненого.
Печальное шествие поравнялось с экипажем. Очнувшись от дремоты, Фердинанд высунулся из экипажа:
— Что случилось?
— Гославскому оторвало руку.
— Это тому, у которого жена красавица?
Все молчали.
— Видали, какой умник! — наконец буркнул кто-то.
Фердинанд опомнился и уже другим тоном спросил:
— Доктор осмотрел его?
— Нет у нас на фабрике доктора.
— Ах, верно!.. А фельдшер?
— И фельдшера нет!
— Ага! Так нужно послать лошадей в местечко.
— Конечно, нужно, — ответил чей-то голос. — А вы, ваша милость, не прикажете прямо с места повернуть назад?
— Мои лошади устали, — поспешил отделаться Фердинанд, — но я пошлю других.
Экипаж тронулся.
— Подлец! — выругался кто-то из рабочих. — Когда мы устаем на работе, нас никто не сменяет, а о лошадях он заботится.
— Лошадей приходится покупать, а за людей им платить не надо, — заметил другой.
Толпа подошла к дому, в котором жил Гославский. В окне еще горела лампа. Один из рабочих осторожно постучался.
— Кто там?
— Откройте, пани Гославская!
Через мгновение в дверях показалась полураздетая женщина.
— Что случилось? — спросила она, в ужасе глядя на толпу.
— Ваш муж немного ушибся, и вот мы принесли его.
Гославская бросилась к носилкам.
— Иисусе! — вскрикнула она. — Что с тобой, Казик?
— Не разбуди детей, — прошептал муж.
— Матерь божия, кровь!.. Сколько крови!
— Тише! тише! — шептал раненый. — Руку мне оторвало, но это ничего. Пошлите за доктором.
Женщина зарыдала, дрожа всем телом. Двое рабочих взяли ее под руки и увели в комнату, другие внесли раненою; он посинел от боли и кусал губы, но молчал, боясь своими стонами разбудить детей.
Рано утром Адлеру доложили о несчастном случае. Он выслушал, погрузившись в раздумье, и наконец спросил:
— А доктор был?
— Еще ночью посылали в город, но и доктор и фельдшер уехали к больным.
— Надо привезти другого. Надо также телеграфировать в Варшаву, чтобы прислали вместо Гославского другого слесаря.
Около десяти часов Адлер пошел в мастерскую осмотреть поврежденный станок.
Возле злосчастного станка он ступил нечаянно в лужу крови и вздрогнул, но тотчас овладел собой. Он внимательно разглядывал шестерню; на ней видна была запекшаяся кровь, куски человеческого мяса и клочки полотна; несколько зубьев было выломано.
— Есть у нас еще такая же шестерня? — спросил он механика.
— Есть, — ответил бледный немец, готовый при виде крови упасть в обморок.
— А доктор приехал?
— Нет еще.
Адлер поморщился. Ему не нравилось, что так долю не было доктора.
Около полудня фабриканту дали знать, что доктор приехал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27