— А Меритума торжественно объявил великим жрецом Ра, бога солнца, в Уакоте (Гелиополис), а Хамуса — великим жрецом бога Пта-Сокара (Озирис) в Мемфисе, — продолжал Пентаур еще с большим раздражением.— А тебя, сын мой, кем он назначает? — чуть слышно спросила царица.— Меня — бабой! Я, как женщина, должен оставаться дома и принимать подати дуррой и полбой и ссыпать их в магазины. Так не быть же этому! Я велю Бокакамону принимать, а сам уеду охотиться на львов пустыни.— Не волнуйся, сын мой, — все так же тихо заметила ему Тиа, — за нас с тобой, и в особенности за меня, за женщину, — великая богиня Сохет, мать богов! Мы еще посмотрим, сын мой, что скажет ее супруг, великий Пта, отец богов. III. НАЧАЛО ЗАГОВОРА Вечером этого же дня царица Тиа, возвратясь в отделение женских палат фараона, велела приближенной рабыне, сняв с нее некоторые украшения, обычные при торжественных выходах, подать и надеть более легкие ткани.Накинув на госпожу короткую без рукавов белую тунику из тонкого финикийского виссона, рабыня поправила ей прическу, обвила низкий лоб царицы золотым обручем со змеем-уреусом, надела на шею массивную золотую цепь со священными жуками и на руки драгоценные браслеты, когда в дверях показалась хорошенькая, завитая прядями головка с ясными глазками.— А! Это ты, Снат? — ласково сказала царица. — Нитокрис?— Я, мама! Посмотри, что мне подарил великий жрец Аммон-Мерибаст! Какая прелесть!Это говорила молоденькая, тринадцатилетняя царевна, одна из четырнадцати дочерей Рамзеса III , хорошенькая Нитокрис, названная так в честь царицы Нитокрис, знаменитой красавицы «с розами на ланитах», которая царствовала за 3000 лет до нашей эры и которой приписывают третью из больших пирамид на «поле мертвых» в Мемфисе.— Золотой кобчик, — сказала Тиа, рассматривая подарок великого жреца с ласковой улыбкой, — это добрый знак, дитя мое.— Да, мама, от святого отца — все доброе, — серьезно сказала юная дочь фараона.— Это правда, милая Нитокрис, но кобчик от служителя бога Аммона — это знамение.— Какое же, милая мама?— А такое, плутовка, что ты скоро, подобно этому кобчику, улетишь от нас.— Как, мама? Куда я улечу? — недоумевала хорошенькая Нитокрис.— А разве ты не знаешь, какой удел предназначен всякой женщине матерью богов, великою Сохет, супругою Пта?— Не знаю, мама.— Быть сосудом на жертвеннике божества, дающего жизнь, творящего, созидающего.Юная дочь фараона все еще не понимала намеков матери.— Тебе уже тринадцать лет, — продолжала Тиа, — а я тринадцати лет была уже матерью Пентаура.— Ах, мама! Я не хочу замуж! — вспыхнула Нитокрис. Но в это время вошел евнух царицы и поклонился до земли.— Ты что, Сагарта? — спросила Тиа.— Господин женских палат Бокакамон желает лицезреть твою ясность, — отвечал евнух.— Пусть войдет Бокакамон, — сказала царица. Евнух почтительно удалился.— Поди и ты к себе, милая Ниток рис, — сказала Тиа дочери, — мне нужно поговорить с Бокакамоном о делах дома нашего.Нитокрис горячо поцеловала мать.— А все-таки я не улечу от тебя, как не может улететь этот золотой кобчик, — сказала она, уходя из помещения царицы.В это время вошел тот, о ком докладывал евнух. Это был мужчина лет шестидесяти, бодрый и прямой, как юноша, с седыми волосами и совсем черными бровями. На смуглой шее его была золотая цепь с тремя рубиновыми пчелами на ней, подарок предместника Рамзеса III, фараона Сетнахта. Бокакамон, так звали вошедшего вельможу, был начальником женских палат фараона, «недремлющим оком» царя, «стражем сада наслаждений» своего повелителя.— Великая Сохет да хранит вечно красоту твоей ясности, рассыпая розы на твои ланиты, — высокопарно приветствовал свою госпожу Бокакамон, подобострастно кланяясь и прижимая черную и жилистую руку к сердцу.— Пусть Горус из светового круга вечно освещает твои прекрасные седины, — с тою же напыщенною любезностью отвечала царица. — Сядь на место свое.Бокакамон сел против Тии и молчал из уважения к своей повелительнице. Жена фараона огляделась кругом.— Ты знаешь, что объявлен поход против презренной страны Либу (Ливия)? — сказала она тихо.— Знаю, царица: презренные либу под начальством царей своих, Цамара и Цаутмара, — да поразит бог Монту дерзких своим огненным мечом — наступают на границы Египта, и великий Рамзес — да хранит его великий Ра! — хочет поразить их своим гневом.— А знаешь, кого он назначил военачальниками?— Это ведомо, великая царица, на всех стогнах стовратных Фив.— А Пентаур, мой первенец? Он оскорблен публично!… Я оскорблена в его лице! — со страстным жестом прошептала Тиа. — И ты, мой верный Бокакамон, я знаю, давно носишь скорпиона в своем сердце — ты оскорблен раньше меня: это ведомо же только Фивам, но всему Египту.Как ни было смугло лицо Бокакамона, но и оно заметно покрылось бледностью.— Да, скорпион тут, в сердце, — прижал он руку к груди. Тиа придвинула к нему ближе свое легкое из красного дерева седалище, окованное золотом, и положила руку на плечо Бокакамона. От этого прикосновения он весь вздрогнул.— Ты знаешь, я всегда была к тебе благосклонна, — чуть слышным шепотом начала Тиа, — но моя рука никогда не касалась твоего плеча… Теперь моя рука на тебе… Я знаю твое сердце… Твои глаза давно мне это сказали… Если ты поможешь мне в задуманном мною, тогда… ты положишь руки на мои плечи… Я…Как ни был выдержан в притворстве этот старый царедворец фараонов, но и он растерялся от такой неожиданности. Он не знал, что делалось в сердце Тии. Он знал одно, что в ней оскорблена царица-мать. Но он не знал, что сердце женщины сложнее и неуловимее сердца мужчины. Если бы он мог теперь проникнуть в сердце Тии, то увидел бы, что вместо скорпиона там сидит и жалит больнее, чем сто скорпионов, хорошенькое личико с типом хеттеянки… Этот скорпион — Изе, ласкательное слово от Изиды, юная дочь хеттеянского царя, семитка с дальнего востока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48