По совету их, один из находившихся при войске жрецов Изиды обвязал пылавшую голову больной намоченной в священной воде лентой от покрывала Изиды, произнося заклинание: «Свяжу я злой недуг семью узлами бога Шу, сына великого Ра; я свяжу его силу, его дела, его злобу страшными узлами мрачной ночью, пока не глянет на землю светлый лик великого Горуса».Больная металась на постели и умоляла, чтоб ее бросили в Нил: видно было, что внутренний жар пожирал ее, и оттого ей казалось, что прохладные воды Нила исцелили бы ее.Отец и сестры не отходили от больной. Рамзес, который без содрогания видел вокруг себя тысячи смертей, которому доставляло несказанное наслаждение смотреть на горы отрезанных у неприятелей рук и других членов, возвышавшиеся у его походной палатки, этот железный человек при виде страданий своей любимицы плакал, как ребенок.— Это презренные либу наслали на нее огневой недуг, — шептал он, чувствуя свое бессилие.К утру жар у больной несколько уменьшился, и Рамзес решился немедленно возвратиться в Фивы под покровительство своих богов и их служителей.Больную царевну уложили в покойную колесницу, запряженную восемью мулами. Нофрура лежала в колеснице с богатым тентом из белого финикийского виссона, законного золотом, а четыре рабыни, находившиеся с ней в колеснице, беспрестанно махали над больной опахалами из страусовых перьев. Сам Рамзес, его сыновья, дочери и Изида-хеттеянка следовали за колесницей больной в своих походных колесницах. Не слышно было ни военной музыки, ни воинственных возгласов, потому что войска фараона со своими военачальниками и тысячами пленных двигались поодаль от царского кортежа.— Сестра недаром просила бросить ее в Нил, — говорила вторая дочь фараона, стройная и большеглазая Ташера, сидя в своей колеснице рядом с Изидой.— А что, милая Ида-Ташера? — спросила последняя.— Это ей, конечно, боги внушили, — заметила третья дочь Рамзеса, Аида.— Что же они ей внушили? — недоумевала хеттеянка.— Боги внушили ей, что Нил требует жертвы, чтоб исцелить больную, — отвечала Аида.— Какой жертвы? — снова спросила Изида.— Человеческой. А разве ваша священная река не требует жертв? У вас река какая священная, в вашей стране? — спросила Ташера.— У нас священная река Иордан, — отвечала хеттеянка, — когда наши предки с пророком Монсеем и Иисусом Навином возвращались из Египта, то Иордан сам расступился перед израильским народом. Но наш Иордан меньше Нила. Только я не знаю, у нас, кажется, не приносят в жертву Иордану, а только одному Иегове, и то не человеческие жертвы, а только овнов и тельцов.— А у нас и Нилу приносят, — сказала Аида.— Каким же образом? — спросила хеттеянка.— Жертву Нилу приносят по указанию священного бога Аписа: на какую девочку он укажет, ту отдают Нилу.— Как же? Ее топят в Ниле?— Нет, бросают ему в объятия.На четвертый день наконец показались и Фивы, и Нил.Больной не было легче. Печальный кортеж тихо приближался к роскошной столице фараонов. Гонцы Рамзеса давно принесли печальную весть о болезни царевны и о возвращении фараона. Население Фив было извещено об этом через мацаев, которые строго наказывали жителям столицы соблюдать тишину при вступлении в город печальной процессии под опасением жестокой смертной казни.Возвращение Рамзеса с дочерью, пораженной тяжким недугом, встречено было всеми жрецами Фив. Оки вышли за северные ворота с изображениями богов, которых несли в золотых ладьях. К небу поднимались целые облака курений.Вышла и Тиа навстречу больной дочери. По-видимому, Нофрура не узнала матери. В горячечном бреду она бормотала невнятные слова… «Все руки, руки… кровь засохла…»В тот же день во дворец фараона созваны были главные верховные жрецы всех богов Египта и главные «хир-сешта», мудрецы египетской земли: «учители таинственных наук», «учители тайн неба», «учители тайн земли», «учители тайн бездны», «тайн глубины» и «учители таинственных слов». На общем совете положено было принести жертвы для умилостивления богов и в то же время принести «живую жертву» Нилу.На следующее утро и совершился самый обряд выбора этой «живой жертвы». Процесс выбора совершился следующим образом.Едва первые лучи солнца, поднявшегося за холмами восточного берега Нила, позолотили вершины Ливийского хребта, от храма Аммона-Горуса двинулась процессия жрецов. Служители этого бога несли его изображение — Горус с головою кобчика — на золотой ладье. У ног божества помещались золотые изображения царей Нила — крокодила и гиппопотама. Процессия, под дикое завывание медных труб, двигалась к священной реке.В тот момент, когда шествие достигло колоссов Аменхотепа (колоссы Мемнона), солнечные лучи озарили головы этих гигантов, которые под влиянием этих лучей издали протяжный, как бы жалобный стон.Печальное завывание труб всполошило население города. Все спешили взглянуть на процессию, хотя никто не знал, что она означала и по какому поводу предпринята. Догадывались только, что процессия имеет что-то общее с болезнью старшей дочери фараона, о чем слух со вчерашнего дня наполнял все Фивы.Впереди процессии шел верховный жрец Аммон-Мерибаст, куря перед божеством благовония священной земли Пунт и зорко поглядывая на прибывавшую толпу.— Первый дар божества, — вдруг сказал он, указывая на смуглую хорошенькую девочку лет одиннадцати-двенадцати, которая со свойственным ее возрасту любопытством смотрела на процессию своими блестящими глазками, Держась за руку взрослой девушки, вероятно своей сестры, несколько выступившей из толпы.Вслед за тем выступавшие рядом с Аммоном-Мерибастом два жреца подошли к этой девочке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48