В то же время раздался не то радостный, не то испуганный возглас старой Атор, верной ключницы Пенхи и няньки Хену.— О, всемогущий Озирис! Кого же я вижу! Ты ли это! Из подземного царства Озириса?— Нет, добрая Атор, я не был в подземном царстве, — отвечал чей-то знакомый голос.— Кто бы это? Чей это голос? — удивился Пенхи.— А как боги милуют отца? Что маленькая Хену? — послышался тот же голос.— Обо мне спрашивает! — с удивлением воскликнула Хену. — Кто это?Пенхи как-то задрожал и весь вытянулся, превратившись в слух. Дрожащими руками он стал собирать и прятать куски воска, фигурки восковые, лопаточки. Лицо его сначала вспыхнуло, потом побледнело.— Не может быть! — прошептал он. — О боги!— Кто, дедушка? — спрашивала Хену, схватив деда за руку.— Я не знаю, дитя… Мне почудилось… Он говорит — что отец…— О, великая Гато! — послышались радостные голоса рабынь на дворе. — Наш господин!— Где отец? Где моя Хану? — снова говорил тот же знакомый голос.— О боги! Это он! Это мой сын! — проговорил старый Пенхи и бросился к двери. — Это твой отец, дитя, — он воротился из подземного царства!Пенхи быстро отворил дверь. Там, в соседней комнате стоял Адирома.— Адирома! Сын мой! Ты ли это! — воскликнул Пенхи, протягивая руки.— Отец мой! Отец! Я опять тебя вижу!И отец, и сын бросились друг к другу в объятия. Одна Хену стояла в каком-то оцепенении, словно забытая. Но в это мгновение в комнату с радостным визгом влетела собака Шази и бросилась лизать лицо девочки.— Хену! Дитя мое! — нагнулся к ней Адирома, освободившись от отца. — Ты не узнаешь меня? Я твой отец! Какая ты большая выросла! О, Гатор! Ока у меня красавица!Девочка, пораженная неожиданностью, совершенно растерялась. Давно освоившись с мыслью, что ее отец погиб в море, что его давно нет на свете, привыкнув думать о нем как о каком-то нетленном духе, превращенном, как ей казалось, в орла или в ястреба, она не могла теперь сразу освоиться с мыслью, что этот большой мужчина, который обнимает и целует ее, и есть ее отец. Она представляла его себе каким-то божеством, не похожим на людей и потому как бы чужим ей, и вдруг он — сильный, высокий, красивый мужчина.А между тем Адирома поднял ее и, держа под мышки, то подносил к себе ее раскрасневшееся личико, то отдалял.— Девочка! Красавица! Вылитая мать! Моя Хену, моя крошка! — повторял он.Эта пламенная нежность сообщилась девочке. Хену радостно обхватила шею отца.— Так ты мой отец? Да, отец? Ах, как я люблю отцов! — лепетала она.— Отцов! — невольно рассмеялись и Адирома, и Пенхи.— Отца! Тебя люблю! И деда люблю!— Вот она и права, говоря, что любит «отцов»: она любит тебя, своего отца, и меня, твоего отца, — поспешил поправить свою внучку Пенхи.Старая, сморщенная Атор стояла в дверях, и слезы умиления текли по ее смуглым щекам. Из-за нее выглядывали другие рабыни: их всех трогала эта нежная семейная сцена — трогала до слез. Каждая из них, может быть, думала, что если б и ей удалось когда-либо воротиться на далекую родину, куда-нибудь в горную Ливию, или в милую приморскую Финикию, или в знойную Нубию, то, быть может, и их встретили бы родные такими радостными слезами… Но где уж бедным рабыням думать о возврате! Они все здесь, в неволе, в стовратных Фивах, сложат свои кости и рабынями перейдут в подземное царство.Только дворовая собака Шази была довольна и счастлива за всех: она раньше всех, раньше даже старой Атор узнала бывшего своего господина, который столько лет пропадал где-то. Она узнала его по глазам. Вот почему теперь она суетилась и бегала от одного к другому.— Но, дитя, дай же нам поговорить, — сказал Пенхи внучке, которая теперь поместилась на коленях у отца и не позволяла ему шевельнуться.— Слушай, сам бог Апис глядел мне в глаза, — болтала она.— Ой ли? И ты не испугалась? — улыбнулся Адирома.— Сначала испугалась, а потом нет.— Да постой же, сиди смирно, дай отцу слово сказать, — говорил Пенхи, стараясь унять расходившуюся внучку. — Но расскажи, что с тобой было, как ты спасся от смерти, где находился все эти почти десять лет? — спрашивал он сына.— Боги были милостивы ко мне, — отвечал Адирома, лаская голову девочки.Он рассказал все, что нам уже известно, а потом прибавил:— В Мемфисе, по воле богов, я встретился с почтенным Имери, жрецом бога Хормаху, а также с почтенными Пилока и Инини, с которыми и прибыл сюда на корабле «Восход в Мемфисе», и они познакомили меня со всем (на слове «всем» он сделал ударение), что происходило в мое отсутствие в Египте и в Фивах и что совершается теперь… О великий Аммон-Горус!Пенхи, ничего не сказав, вслед старой Атор и другим рабыням, велел приготовить ужин для дорогого гостя.— А где теперь Лаодика? — спросила Хену. — Ах, как бы я хотела ее видеть!— Она теперь, милая дочка, должна быть уже в доме царицы, в женской палате, — отвечал Адирома.— Бедная Дидона! — продолжала болтать девочка, — Зачем же она сожгла себя?— С печали по Энее, девочка.— Вот глупенькая! Я б никогда не сожгла себя.И дед, и отец рассмеялись. Они видели, что, пока Хену не уснула, она не даст поговорить им о деле. Она болтала без умолку; но о том, что считала она секретом, о том, что они с дедом для чего-то лепили из воска фигуры богов, фараона и царевичей, — она даже отцу не заикнулась. И Пенхи хорошо знал с этой стороны свою умненькую внучку: то, что велят ей хранить в тайне, она никому не выдаст.— А кто лучше — Дидона или Лаодика? — спросила она, соображая что-то.— Лаодика лучше, — отвечал Адирома. — Лаодику я знал такою же маленькой, как ты.— А какие у ней волосы? Черные, курчавые?— Нет, милая дочка, у Лаодики волосы золотистые.— Как золото? Вот прелесть! А у Дидоны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48