но ее пленил один из сыновей Приама — Парис, и она убежала с ним от мужа в Трою. Так вот, из-за нее-то и возгорелась война между данаями и троянцами.— О, красота женская! — вздохнул старый жрец. — Сколько в ней есть пагубного.— Что ж, отец святой, — возразил Пилока, — красота — создание богов; вечные боги знали, для чего сотворили красоту: без красоты род бы человеческий прекратился, и некому было бы молиться и приносить жертвы богам… Красота великий дар земли бога Аммона-Ра и богини Сохет.Жрец грустно покачал головой; он вспомнил, что и в его жизни красота женщины играла роковую роль…— Так Елену отняли у троянцев? — спросил Инини.— Отняли; я видел, как ее уносили из пылавшей Трои вместе с царевной Лаодикой.— Вот этой самой?— Да, — Боги! Как она прекрасна! — тихо проговорил Пилока. — Но как она попала сюда и кто этот молодой богатый египтянин? Вероятно, он купил ее где-нибудь.— Не знаю, — отвечал Адирома.— А кто эта старая негритянка, с которой ты говорил и которая, по-видимому, знает тебя? — спросил снова Пилока. — Она назвала тебя по имени.— Это рабыня царя Приама и воспитательница Лаодики: она ходила за маленькой царевной с колыбели. Херсе — так зовут негритянку — наша, египтянка, из племени Куш, и была взята в плен финикийцами лет тридцать тому назад и продана в Трою. Там она взята была ко двору царя Приама, где и я с нею познакомился, будучи рабом в этом же царском доме. Херсе научила говорить по-египетски и свою питомицу-царевну, а теперь это очень пригодится царевне, раз она попала в Египет, — сказал Адирома.Молодой богатый египтянин, со своей стороны, по-видимому, расспрашивал черную рабыню, кто этот Адирома, который заговорил с нею, потому что и египтянин, и Херсе часто поглядывали на него и на его собеседников.Наконец, молодой египтянин встал и направился в сторону последних. Подойдя к ним, он сказал всем обычное ходячее приветствие и обратился к Адироме.— Боги да даруют тебе здоровье и счастье, благородный Адирома! — сказал он. — Моя рабыня говорит, что она была в чужих странах вместе с тобою, и что ты взят был в плен при Просописе в морской битве?— Она сказала правду, — отвечал Адирома.— А на каком корабле ты сражался? — снова спросил египтянин.— На корабле «Ибис», — был ответ.— О боги! — воскликнул молодой египтянин. — Значит, ты знал моего отца.— А кто твой отец? — спросил Адирома.— Он был начальником корабля «Ибис» в морской битве при Просописе: имя моего отца — Аамес.— Я знал благородного Аамеса, — сказал Адирома, — он был моим начальником.— Но «Ибис» был потоплен финикиянами?— Да, это было ужасное наказание, посланное нам немилосердным богом Сетом, грозным сыном Озириса.— И мой отец погиб тогда, утонул?— Не знаю, мой молодой друг, — отвечал Адирома.— Но как же ты спасся? — спрашивал молодой египтянин.— Великий Озирис сжалился надо мною: меня выбросила морская пучина, и я взят был пленником на финикийский корабль, — отвечал Адирома.— Но, быть может, великий Озирис помиловал и моего отца? Быть может, что и он взят был в плен? — продолжал спрашивать молодой египтянин.— Не знаю, сын благородного Аамеса, — отвечал Адирома, — я его потом нигде не видел.Сын Аамеса постоял, подумал и хотел было уйти, но остановился.— Так ты, благородный Адирома, знавал и мою молодую рабыню? — спросил он.— Да, знал, — был ответ.— И действительно она дочь троянского царя Приама?— Да, она царевна из несчастной Трои. А как она тебе досталась?— Я купил ее на рынке в Цоан-Танисе вместе со старой негритянкой: она мне понравилась своей красотой — таких белых кошечек у нас в Египте нет… Любопытно иметь наложницей такую беленькую кошечку, — цинично сказал сын Аамеса, скаля свои белые зубы.Глаза Адиромы сверкнули гневом, но он сдержал себя.— Юная царевна достойна лучшей участи, — сказал он, — боги велят нам уважать несчастие.— Какое же это несчастие — разделять ложе с сыном славного Аамеса? — высокомерно возразил молодой египтянин.— Но прелестное дитя могло бы быть и женой, — заметил как бы про себя жрец, все время молчавший, — женою царя.— Да, святой отец, но кувшин без воды, как бы ни был хорош, все же пустой кувшин, — возразил сын Аамеса, — а жена без придачи — тот же пустой кувшин.Жрец пожал плечами. Молодой египтянин хотел было уйти, но опять остановился в нерешительности.— Я не знаю, как же быть с гробом отца? — сказал он, глядя на Адирому.— А что? — спросил тот неохотно.— Да вот в чем дело: отправляясь в поход из Цоан-Таниса, отец мой заказал там для себя, по обычаю предков, гроб и продиктовал сам мастеру искусства изображений знаков Аммона то, что именно он должен был вырезать на гробе. Его воля была исполнена, но он с похода не воротился — быть может, утонул или взят в плен. Теперь, согласно договору отца с мастером, я должен был взять гроб, — он давно был готов — и вот везу его с собой в нашу родовую усыпальницу, в город Нухеб. Как же мне быть с этим гробом, если отец не воротится из плена, чтобы снизойти в подземный мир в нашей усыпальнице, или если его тело не будет отыскано? — вопросительно обратился молодой египтянин к жрецу.— А где этот гроб? — спросил Имери.— Вон там стоит под пологом.Жрец, а за ним и другие пошли к кормовой части корабля, где они и увидели богатый гранитный саркофаг, весь исписанный красивыми иероглифами.— А прочитайте, какие подвиги совершил мой отец, — хвастливо проговорил молодой египтянин.Жрец стал читать вслух:«Умерший начальник корабельного экипажа Аамес, сын Абаны, говорит так:«Я говорю к вам, всему народу, и объявляю о почетной награде, мною полученной.Я восемь раз был одарен золотым даянием перед лицом всей страны, и рабами, и рабынями в великом множестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48