«Ольшанский? Откуда Ольшанский? Из тех? Да быть не может. Последний с немцами удрал и умер. Ну и идиот я. Мало, что ли, Ольшанских? Один Гаврила в Полоцке?»
— Говорю вам, постройте поодаль, — продолжал Шаблыка. — А иначе будем жаловаться.
— Ну и валяйте, — равнодушно сказал председатель, — вам же будет хуже.
— Ты! Ты! — взбеленился Змогитель. — Ты… вислюк.
— О новом думать надо, — сказал председатель, не обидевшись на «вислюка», потому что не понял.
Я улыбнулся. Я хорошо знаю украинский язык и знаю, как иногда удобно обозвать другого таким образом. Типично белорусская хитрость: специально употреблять вместо наших бранные слова из других славянских языков. И душу отвел, и обругал, а тот, кого обругал, ничего не кумекает. «Вiслюк» по-украински «осел».
— Да! Настоящий вислюк! Только вислюки делают такое.
Зато Гончаренок Тодор Игнатович, бухгалтер и член поселкового Совета, почему-то оскорбился на явно неизвестное ему слово «вислюк».
— А ну повтори! А ну повтори, говорю тебе!
— Я тебе повторю! — Ковбой схватил Гончаренка за грудки.
— Высоцкий! — заблажил тот. — Что глядишь на бандитское отродье?!
И тут от толпы отделился высокий, исключительно сложенный мужчина лет сорока с чем-то. Волосы темно-русые, светлые глаза прищурены. В движениях ленивая грация, однако чувствовалось, что может быть неожиданно подвижным. Нос прямой, рот неуловимо усмехается. В большой руке маленький кнутик.
— Постарайтесь, Игнась Яковлевич, — сказал он сам себе. — Ну что, в самом деле, за безобразия происходит.
И легко, как котят, развел Гончаренка и Змогителя и держал их вытянутыми руками.
— Ну, нехорошо. Ну, драка будет, — лениво уговаривал он. — Ну, милиция. Ну, пятнадцать суток. Ну, небо в крупную клетку. Бухгалтер большого колхоза, член поселкового Совета — и пятнадцать суток. Негоже… Учитель родного слова — и тротуар перед школой подметает. Неладно, экзамены скоро. Ученики про Сымона Скорину слушать хотят, а вы…
Почему-то не поверил я его словам про «Сымона Скорину». «Придуривается, издевается», — подумал я. Потому что была в нем этакая староселянская обходительность и воспитанность, но было и что-то очень интеллигентное.
— Игнась! — горланил Гончаренок. — Пусти, дай дорваться.
— Да не пущу, — лениво произнес Высоцкий.
— Сука ты! Пусти, пусти, отродье свинское! Пусти, черт смаленый, дымный!
И тут Высоцкий неизвестно почему рассвирепел:
— Ты за брата… Сколько м-мож… Ты, гаденыш… Ты, выползень…
Оттолкнув Змогителя, он ухватил Гончаренка, вырвал у того портфель, схватил за шею и за руку и молча начал крутить. Так, что стало страшно за жизнь воинственного бухгалтера.
— П-пусти… П-пусти…
Настало время вмешаться и спасать всех от горячности.
Я стал наводить аппарат, выбирать позицию. Кто-то зашипел, и постепенно скандал начал утихать. Последним отпустил бухгалтера Высоцкий. Вид у всех был озадаченный, а у некоторых — испуганный. Я даже не ожидал такого эффекта.
— Вы кто такой? — первым очухался Ольшанский.
— А не все ли равно?
— Зачем вы это делаете?
— Будет хорошая иллюстрация на тему: «Жизнь, ее правила и нормы в окрестностях Ольшан».
Я щелкнул еще и стену с молодыми людьми на ней.
— Эй! А это еще зачем? — крикнул Ольшанский.
— Я Антон Космич. Приехал исследовать Ольшанский замок и костел. Имею отношение к организации по охране памятников, между прочим, и этого вот вашего замка. Застал приятную картину разрушения. И «запечатлел». Для сведения современников и на память потомкам. Благодарным потомкам.
Дети возле Шаблыки засмеялись. И этот смех вывел председателя из себя:
— Выньте пленку.
— И не подумаю.
Он бросился ко мне с грацией и ловкостью бегемота. За ним Гончаренок и Высоцкий. Подошли и Змогитель с Шаблыкой.
— Вы бы, Ничипор Сергеевич, подумали, что это одно из украшений нашего края, — указал на замок Шаблыка.
— Ты мне родину за мой счет не спасай, — отрезал председатель.
Ко мне подступили Гончаренок и Высоцкий.
— Ты… ты откуда? — вот-вот готовы были взять за грудки.
В этот момент человек в мучной пыли с кепкой козырьком назад и эскортом беспородных собак приблизился к нам, вошел в середину толпы, словно раскаленный нож в кусок масла, остановился и вперил диковатые внимательные глаза в наши лица. Рассматривал, лунатически склоняя голову то на одно плечо, то на другое, и глаза были неподвижные, и я заметил, как все сразу увяли, опустили руки и отступили. Человек поглядел, покрутил отрицательно головой и отошел шага на четыре.
— Н-не-а. А? А-а-не! — тихо сказал он.
Спор снова начал было разгораться.
— Не смейте больше этого делать, — сказал я.
— Это кто еще тут такой? — высунулся Гончаренок.
— Замолчи, а то я тебя…
— А вы не кричите на меня, как какой-то африканский папуас, — не унимался он.
— Новогвинейский бушмен, — поправил я.
Чем бы все это окончилось — неизвестно. Но в этот момент от стены долетел испуганный крик многих голосов. Туда побежали дети, и мы тоже бросились за ними.
На земле лежал, неудобно подвернув левую руку, юноша лет семнадцати. Один из тех, кто только что был наверху и долбил ломом стену. Красивый чернявый хлопец из тех «кладненцев-грачей», как их справедливо называют.
— Что с тобой, Броник? — с нескрываемой тревогой спросил Шаблыка.
— Разбился? — это председатель.
— Кажется, нет. — Юноша сел, морщась и поддерживая правой рукой левую.
— Вывих, — определил Гончаренок. — Потяните за руку.
— Нет! — Шаблыка ощупывал руку парня. — Перелом. Быстрее в больницу.
Знаю, я поступил жестоко, не по-человечески, но надо было удержать обезьяну, которая решила так распорядиться замком, да еще и с таким риском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119