Ни единого седого волоска в патлах, низкий лоб, широкая грудь, длинные сильные руки, коротковатые для туловища ноги, крепко стоявшие на земле.— Ты кто такой?— Изыди, сатана! — вдруг завопил монах. — Неудобоносимый ты куроед, мясоед, яйцеед!— Замолчи, митрополит, — сказал король. — Оттащите его в соответствующее сану место.Гайдуки подхватили монаха и потащили, но он еще какое-то время упирался, вырывался и при этом кричал, плевался и производил всякие иные действия.— Ты кто такой? — властно повторил Знамеровский.И тут Яновский, неожиданно для себя, низко поклонился и сказал:— Послом к тебе, великий король.Знамеровский ни единым словом не выразил удивления.— От кого?— От рода Яновских… Дяденька, это я, ваш племянник, сын вашей троюродной сестры. Вы были на празднике ее отрочества.— Гм… ее звали, кажется, Ганной?— Аленой, великий король.— Так-так, да, да. Короли должны иметь хорошую память, это их добродетель. Ганна, Алена — все едино. Зачем ты здесь?— Произошло ужасное, великий властелин. Предательское покушение на имущество и шляхетскую честь вашей сестры. Знаю, что король поможет, и обращаюсь к вашей милости.Знамеровскому такая ситуация, кажется, понравилась.— Что же случилось? Э-э… мой молодой и неискушенный друг.Яновский упал на одно колено. С горячей мольбой в голосе сказал:— Сосед наш, Волчанецкий, неожиданно напал на наше имение. Мы спали, у нас было всего три гайдука, не то что у вашей милости. Он выгнал нас.Знамеровский презрительно усмехнулся:— Почему же вы ушли?— У нас не было силы. Он споил друзей наших, и они не защитили нас. Когда нас выгнали, я ударил наглого хищника ножом.— Ото, — оживился Знамеровский, — моя кровь! Узнаю! Тигр! Хорошо, что ножом, а не честной саблей. Чего же ты просишь?Яновский решил просить побольше. Тогда, может, дадут хотя бы часть.— Припадаю к ногам родственника, которым гордимся! К ногам королевской крови! Прошу покарать захватчика, вернуть Яновщину. Потом мы в братнем подчинении вашем хотим быть.Знамеровский почесал затылок, поглядел на красивого юношу с подвитыми волосами и проворчал:— Ладно. Короли должны оказывать помощь родственникам. Кликну цыганское войско, и если будет на то мое желание, возможно, и осчастливлю тебя, мой бедный, но мужественный родственник. Только поместье твое… Припишешь его название к моим титулам. Поживи пока что месяц-другой.— Дяденька, великий король, — стал умолять «посол», — мои бедные родители умрут с горя.— Ну! — вдруг грозно, но тихо сказал Знамеровский. — Ты червяк у ног моих. Живи и проникайся сознанием моего величия. А потом поглядим. И не вопи, аки шакал и стравус… От моего настроения зависит мир, а ты кто? Отдыхай. Познакомься с моим митрополитом. Он достойный человек и когда-нибудь окрестит всех этих язычников. Собственно говоря, моими стараниями эти коричневые дьяволы уже окрещены, но настоящее склонение к вере дедов откладывается, потому что митрополит злоупотребляет частыми встречами с зеленым змием.— Хорошо, — дрожащим от обиды голосом сказал Яновский.Ему хотелось рубануть саблей этого умалишенного, но куда пойдешь потом, что делать одинокому и слабому на этой грешной ополяченной белорусской земле?А Знамеровский уже добродушно усмехался:— Ну-ну. Может, и завтра в поход пойдем, может, и годом позже, а может, и всю жизнь тут просидишь, и я тебе в наследство королевство оставлю, потому что я еще холостяк. Моя святая воля. Я король. Хочу — плюю, хочу — голым прогуливаюсь, вот как теперь.— Спасибо вам, ваше величество, — тихо ответил Яновский. — Пусть будет так.И тогда король еще раз повысил голос, обратившись к слугам:— Видите, как далеко достигла слава моя, великого короля цыганского. Достославные мы на свете всем, отовсюду прибегают под-нашу руку, потому что сильнее мы короля польского и бог за нас. И кто помышление заимеет порушить святую монархию нашу, того сокрушу, уничтожу, на коленях заставлю просить милости. Вот она, виселица!И коротким пальцем король ткнул в сторону этого нехитрого сооружения возле башни.— Иди пока с моим лейб-медикусом, — сказал король Яновскому. — А потом мой сейм — потому что мы король добрый и терпеливый — утвердит мой приговор.Он затопал было волосатыми ногами к дверям, потом повернулся к медику:— Погляди его коня, не завез ли он в мое государство с целью подрыва его благосостояния конской болезни.Гайдуки вскинули ружья и, когда король исчез за порогом, дали залп. Вороны опять сорвались с башни и, недоуменно каркая, куда-то улетели.Лейб-медик повел Яновского в маленький флигель, тонувший в лопухах. Впереди у озерца прозвучал выстрел.— Что это? — вздрогнул Яновский.— Пугают лягушек, чтобы своим лиходейским кваканьем не мешали спать их королевской милости, — язвительно сказал медик.Яновскому казалось, что он бредит. И потому он лишь тогда разглядел медикуса, когда они очутились в маленькой комнатке флигеля, стены которой были почти сплошь заставлены полками с книгами, а на одной висел большой лист пергамента, видимо выдранный из книги «Здоровья путь верный». На листе был нарисован человек, стоящий спиной к зрителю. Его голое тело пестрело точками, на которые надо ставить банки.Медикусу было лет под пятьдесят, был он худой и желтый. Близко посаженные глаза смотрели умно и иронично из-под лохматого чуба; нос был почти прозрачным от бледности; на костлявых плечах висела черная мантия с вытканным гербом Знамеровского и знаком профессии — змеей Гиппократа, обвившей клистирную трубку.Выпили по чарке данцигской золотистой водки, сели закусить, и только тогда Яновского прорвало:— Слушайте, пан медикус, ведь это же какое-то безумие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19