Та внимательно, хотя и бесстрастно, смотрела на нее.
— Ближе сядьте… — попросил старший лейтенант.
Девушка, словно нехотя, передвинула свой табурет к носилкам и села прямо, сложив на коленях руки.
— Устали вы… со мной? — спросил Горбунов.
— Ни капельки, — возразила Маша.
— Я вижу… — настаивал он.
— Что?
— Что устали… — в тихом голосе Горбунова звучали умиление и признательность.
«Нехорошо, что Дуся все слышит…» — терзалась Маша: радость, которую она испытывала, казалась ей жестокостью по отношению к раненой подруге. Но поделиться с нею счастьем она не могла, и глухое раздражение против человека, заставлявшего ее быть жестокой, поднялось в девушке. «Ну, и пусть слышит!» — решила Маша.
— Ох, и боялась я за вас, — призналась она.
— Боялись? — восхитившись, повторил Горбунов.
— Ну да…
— А долго я спал? — спросил он.
— Больше суток.
— Вот беда… — сказал Горбунов.
— Это еще не беда, — Маша улыбнулась.
— Вы были здесь, а я вас не видел, — пожаловался Горбунов.
Максимова отвела занавеску и придержала ее, чтобы лучше видеть.
— А знаете, Рыжова? — сказала вдруг она.
— Что?
— Меня ведь к ордену представили…
Маша удивленно молчала, и Максимова пояснила:
— К ордену Ленина… У меня еще Красное Знамя есть… Только я его пока не получила.
— Ого, здорово! — искренне одобрил Горбунов.
Маша недоверчиво вгляделась в лицо Дуси; посветлевшее от потери крови, оно было сдержанным, непроницаемым, и только узкие, чуть раскосые глаза слишком ярко горели на нем.
— Сразу оба и вручат теперь… — сказала Максимова.
«Бредит она…» — заподозрила-Маша, ничего не слышавшая раньше об этих наградах. Но раненая девушка говорила так уверенно, что Рыжова заколебалась.
— Точно… Оба и вручат, — подтвердил Горбунов и снова повернулся к Маше.
— Подумать только… Целые сутки вы были здесь… а я вас не видел, — проговорил он. — Но теперь вы никуда не уйдете…
— Как это никуда? — пропела Маша весело.
Максимова попыталась сесть на носилках.
— Сам полковник Богданов представил меня, — сказала она глухо, настойчиво, требуя внимания к себе.
— Значит, получишь… — заметила Маша неопределенно.
— Да… — Глаза Максимовой были устремлены теперь куда-то мимо Маши. — Скоро, наверно, получу.
«Врет она все… Ох, бедная!» — едва не вскрикнула Маша, охваченная раскаянием и жалостью.
— Дусенька, может, тебе дать что-нибудь? — ласково спросила она.
— Нет, не надо… — Максимова секунду помолчала. — Знаете, я не за орденами на фронт пошла, но все-таки приятно… Правда?
— Ну, еще бы! — сказал Горбунов. Он был прямодушен и не сомневался в том, что отважная, по-видимому, девушка говорит правду.
— Обидно, что так глупо ранило меня… с самолета, не в бою… — продолжала Дуся.
— Ничего, отлежишься, — убежденно сказала Маша.
Она подошла к Максимовой и, склонившись, почувствовала на своем лице горячее дыхание.
— Вот… представили меня, — повторила Дуся, глядя в лицо Рыжовой неразумными, горящими глазами.
— Поздравляю тебя, Дусенька, — торопливо сказала Маша.
— Да, вот… К ордену Ленина… — Максимова удовлетворенно улыбнулась и, сомкнув веки, умолкла.
В комнатке начало темнеть. Красные квадраты солнца переместились на стену и там быстро тускнели. Максимова уснула за занавеской; Горбунов и Маша тихо разговаривали. Температура у старшего лейтенанта падала, лицо его, поросшее соломенной бородой, увлажнилось.
— …Полтора часа вас Юрьев оперировал… — рассказывала Маша. — А я у дверей стояла…
— Честное слово? — не поверил Горбунов.
— Конечно… Очень трудная операция была.
— Ну, спасибо, — сказал он, признательный Маше вовсе не за то, что она, быть может, спасла его, — это не вошло еще в сознание Горбунова, — но потому, что он был растроган.
— Юрьева надо благодарить, — горячо поправила Маша, взволновавшись при мысли, что профессор мог и не оказаться в медсанбате.
Санитары внесли в комнату раненого с уложенными в шины ногами. Он находился еще под наркозом и что-то неразборчиво бормотал. Маша распорядилась, как поставить носилки, потом поправила подушку под бессильной, тяжелой головой, заглянула в угол к Максимовой и принялась готовить какое-то питье. Но, делая свое дело, она часто посматривала на Горбунова и улыбалась, отворачиваясь, чувствуя на себе его взгляд.
Юрьев появился в палате неожиданно; за ним следовал Луконин, командир медсанбата. Профессор был еще бледнее, чем утром, речь его звучала тише и медленнее. Он только что отошел от операционного стола и, сменив халат, отправился в обход своих пациентов.
— А, великодушная девушка! — приветствовал Юрьев Машу. — Как чувствуют себя ваши подопечные?
— Товарищ генерал-майор… — тоненьким голоском начала Рыжова и запнулась от невозможности высказать все, что она испытывала сейчас к этому человеку.
— Ну, ну… — проговорил Юрьев ободряюще и подошел к носилкам Горбунова.
— Вот и ваш «никто»… — вспомнил он. — Что же, молодцом выглядит! Температура как?
Маша ответила, и Юрьев одобрительно закивал головой.
— Товарищ генерал-майор!.. — просительно произнес Горбунов, глядя снизу в наклоненное над ним бескровное лицо. — Не отсылайте в госпиталь, разрешите здесь остаться…
Юрьев посмотрел на Машу, потом на старшего лейтенанта.
— Думаете, там хуже будут за вами ухаживать? — пошутил он. — Впрочем, готов с этим согласиться… Но оставить вас здесь даже я не в силах…
Около Максимовой профессор постоял дольше, слушая ее пульс. Рука спящей девушки, почти мужская, с аккуратно подрезанными ногтями, покорно свисала, схваченная на запястье тонкими пальцами Юрьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63