Повинуясь другому жесту, на полу выросло пузырьковое кресло. Доктор
Тиварба повернулся к входной двери, она щелкнула, распахнулась и появилась
Ридра.
- Кофе? - он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко
поднесло к ней. - Чем ты занимаешься?
- Моки, это... я...
- Пей кофе.
Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту.
- Нет ли чего-нибудь успокаивающего?
- Какао? - он извлек две маленькие бутылки. - Алкоголь тоже способен
обмануть. У меня кое-что осталось от обеда, собиралась компания.
Она покачала головой.
- Только какао.
Бутылочка последовала за кофе по силовому полю.
- У меня был ужасно утомительный день, - он потер руки. Работать
после полудня не удалось, за обедом гости, все хотели разговаривать со
мной, да и после обеда докучали своими вызовами. Минут десять назад лег
спать, - он улыбнулся. - Как ты провела вечер?
- Моки, это... Это было ужасно!
Доктор Тиварба отпил из чашки.
- Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня
разбудила.
Вопреки своему желанию она улыбнулась.
- Я всегда... всегда могу рас-считывать на в-вашу помощь и симпатию,
Моки.
- Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет
психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что
случилось? - взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ней. Край
сиденья легонько ударил ее под колени, и она села. - Перестань заикаться и
рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет, - голос
его стал очень мягким и убедительным.
Он еще раз отпил кофе.
- Код, вы помните, я работаю над кодом?
Доктор Тиварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад
седые волосы, все еще взъерошенные после сна.
- Я помню, тебя просили поработать над чем-то для правительства. Ты
довольно презрительно отзывалась об этом деле.
- Да. И... ну, это не код... это язык. Но сегодня вечером я... я
разговаривала с главнокомандующим... с генералом Форестером, и это
случилось... Я имею в виду - это случилось, и я знаю!
- Что знаешь?
- Как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает.
- Ты читаешь в его мозгу?
- Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о
чем он думает.
- Ты уже пыталась объяснить это мне раньше, но я не понял, мне
кажется, что ты говоришь о чем-то вроде телепатии.
Она покачала головой, снова качнулась.
Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
- "У меня теперь есть кое-какие идеи насчет того, что ты пытаешься
выразить, дорогая, но ты должна высказать это сама". Именно это вы хотели
сказать, Моки, не правда ли?
Тиварба поднял седые брови.
- Да. Это. И ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много
раз демонстрировала мне...
- Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу
сказать я, - она почти встала со своего кресла.
Он сказал:
- Именно поэтому ты такая известная поэтесса.
Ридра продолжала:
- Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи,
которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не этим. Вы
знаете, что я делала? Я слышала людей, улавливала их полумысли,
полупредложения, в которых они не могли выразить ничего, и это было очень
больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выплавляла
для них ритмическое обрамление, превращала тусклые цвета в яркие краски,
заменяла кричащие краски пастелью, чтобы они больше не могли ранить -
таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за
них.
- Голос века, - сказал Тиварба.
Она ответила непечатным выражением, и в глазах у нее появились слезы.
- То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только... -
она снова покачала головой. - Я не могу сказать этого.
- Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.
Она кивнула.
- Моки, год назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят
сказать люди. Я думала, это мои собственные мысли.
- Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через
это. Так овладевают мастерством.
- А теперь у меня есть собственные мысли, у меня есть, что сказать
людям. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже сказанного. Это
новые мысли, и я боюсь до смерти.
- Каждый молодой писатель, созревая, проходит через это.
- Повторить легко, но сказать трудно, Моки.
- Хорошо, что ты это поняла. Почему бы тебе не рассказать мне точно,
как это... как действует это понимание другого человека?
Она молчала пять, десять секунд.
- Ладно. Попытаюсь еще раз. Перед тем, как уйти из бара, я стояла,
глядя в зеркало, а бармен подошел и спросил, что со мной.
- Он почувствовал, что ты расстроена?
- Он ничего не "почувствовал". Но посмотрел на мои руки. Они стиснули
край стойки и быстро белели. Не нужно быть гением, чтобы связать это с
тем, что происходит в моей голове.
- Бармены обычно очень чувствительны к такого рода сигналам. Это
часть их работы, - он кончил свой кофе. - Твои пальцы побелели? Что же
сказал генерал или не сказал, и что он хотел сказать?
Ее щека дважды дернулась, и доктор Тиварба подумал, следует ли это
интерпретировать более специфически, чем просто нервозность?
- Генерал - грубоватый, энергичный человек, - объяснила она, -
вероятно, неженатый и всю жизнь прослуживший в армии со всеми вытекающими
отсюда последствиями. Ему около шестидесяти лет, но он не чувствует этого.
Он вошел в бар, где мы должны были встретиться, глаза его сузились, потом
широко открылись, руки его спокойно лежали на бедрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9