Я только о нем и мечтал, увидев его, стал возносить богу благодарственные молитвы, произнес молитву и за свою пери, а потом сел на гороподобного коня, способного проскакать весь свет. Он был мне и конем, и спутником, и проводником. Едва я сел в седло, как он взвился в небо, словно бумажный змей, поднялся до такой высоты, что мне показалось, будто он достиг Млечного Пути, желая сорвать колосья в созвездии Девы.
Я был поражен виденным, ужас охватил меня, я приник соломинкой к спине гороподобного коня и не мог от страха вздохнуть, не то что следить за дорогой. Самое удивительное, что поводья-то, вопреки здравому рассудку, находились во власти коня. Наконец, быстрокрылый конь небес поднялся в зенит, а мой летающий конь стал опускаться к земле и сел на вершине горы, от высоты которой само небо содрогалось, а сердце горы Каф готово было расколоться надвое. Потом он поскакал через горы и долы с такой скоростью, что ветер не смог бы угнаться за ним. Вдруг путь нам преградил дракон величиной с гору, при виде которого у человека мутился рассудок. Мой конь, как только увидел дракона, прижал уши и встряхнулся так, что я свалился на землю и сильно ушибся. Конь же начал валяться в пыли, перевернулся и вдруг превратился в страшного дракона и стремительно бросился на дракона-врага. Два гороподобных чудища сплелись в схватке, стали бить друг друга головами. Их шипение отдавалось в ушах эхом, из пастей их валил черный дым, обволакивая все вокруг, так что казалось, будто весь мир покрыт густой завесой дыма. При виде этого страшного зрелища я трепетал от страха, сердце мое готово было выскочить из груди, я не посмел оставаться в тех местах и пустился наутек со всех ног, обгоняя ветер.
Пройдя приблизительно два фарсаха, я вдали увидел человека, сгорбившегося под тяжестью годов и передвигавшегося только с помощью посоха. Он шагал медленно, я же ускорил шаг, чтобы догнать его. Услышав звук моих шагов, он остановился, пораженный, и посмотрел на меня сердито.
Крикнул он: «Стой, не беги
С ветром наперегонки!
Кто ты, откуда ты тут,
Как тебя, путник, зовут?
Нет здесь людского жилья,
Здесь ты погубишь себя, -
Дивы окрест таковы,
Что разбежались и львы».
Услышав эти страшные слова, я чуть не умер от ужаса, лишился сил и мужества, приник к его ногам, словно горсть праха, и взмолился: «Ради бога, о старец, подобный Хызру, сжалься над несчастным и укажи мне путь к спасению. Я — бедный чужестранец и не знаю, какое добро и зло таит в себе эта пустыня». — «Не горюй, — сказал мне старец, — иди за мной, я покажу тебе правильный путь, по которому ты выберешься из этой обители дивов в безопасное место».
Я увидел на лице того старца выражение сочувствия и жалости, перестал бояться и поспешил за ним с трудом, так как ноги мои были разбиты, когда я бежал от драконов. Мы прошли немного и оказались перед пещерой. Вход в нее был завален мельничным жерновом такой величины, что жернов небес не годился бы ему даже в довесок. Старец вошел в пещеру и показался оттуда уже в другом облике, столь ужасном, что даже теперь, при одном воспоминании, волосы у меня становятся дыбом. Он схватил меня двумя пальцами, словно воробышка, легко убрал камень у входа в пещеру, бросил меня туда и снова завалил вход камнем, закрывшим вход наглухо, а сам ушел прочь. В пещере я увидел много народу, таких же пленников, как я, а кругом валялись обглоданные кости. «Что здесь происходит?» — спросил я их. «Эх, несчастный! — отвечали мне. — Зачем спрашивать? Уж лучше не задавать вопросов и не слышать ответа. Старец, которого ты видел, на самом деле — див-людоед. Днем и ночью он скитается по степям и пустыням. Встретит он где-нибудь обреченного на смерть несчастного человека, сразу хватает его и приносит в пещеру. За день он пожирает живьем двух или трех человек, а еще двух зажаривает на огне и тоже съедает. Еще у него есть стадо овец, поэтому иногда он довольствуется бараниной». — «Где же эти овцы?» — спрашиваю я их. «Есть у него пастух, да будет проклят его хозяин, он выводит овец на пастбище. Вечером, с зарей, пригоняет их в пещеру, а утром, на рассвете, снова выгоняет пастись». — «Жаль! — воскликнул я. — Видно, настала пора, когда путь дальнейшей жизни прегражден и нить моей жизни обрывается».
Я сел, дожидаясь наступления смерти. Когда ночь в гибельной степи неба схватила солнце, словно ягненка, словно черный див, напавший на юного охотника за львами, и заточила его в темнице на западе, пастух дива привел стадо овец к пещере, убрал у входа камень, вошел внутрь, потом снова завалил вход камнем, сожрал нескольких пленников и лег спать. Сам же проклятый див в ту ночь не приходил.
В полночь я подошел к спящему пастуху и стал потихоньку присматриваться, вижу, он спит как мертвый, словно кравчий сна опоил его вином бесчувствия. Я не стал терять времени, положился во всем на бога, засучил рукава и сунул в очаг два вертела, на которых он жарил себе кебаб, так что они накалились докрасна. Потом я на цыпочках пробрался к его изголовью и воткнул острия обоих вертелов в его глаза. Сделав это, я отпрыгнул с быстротой молнии в дальний уголок и спрятался там. Проклятый ифрит взревел так, что гора раскололась бы от страха, а человек сходил с ума, он вскочил в ярости и стал метаться по пещере, чтобы схватить меня и отомстить за причиненную боль. Но он уже был слеп и не мог найти меня и вскоре свалился в уголке, оплакивая потерянное зрение и посыпая себе голову прахом.
Когда глаза этого мира озарились утренними лучами, тот несчастный див по своему обыкновению убрал камень, сел у входа, закрыв его собой, и стал выводить по одной овце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135