Другим – пятый и шестой парки, что у Краснохолмского моста, метро «Пролетарская». Третьей группе – второй парк и девятый, хоть они и не рядом, но все-таки в одном районе. Кому-то должны были достаться маршруты менее благодарные – всего один парк, да к тому же в Медведково, в Тушино, в Выхино, в Химках или у Новых домов.
– Вы в самом деле хотите их отправить в Выхино? – тревожно спросила баба Ната, когда они со Скородумовым вышли из комнаты в лоджию.
– А почему бы и нет? – Алексей Петрович аккуратно пристроил загипсованную ногу на табуреточку и стал протирать стекла очков. – Они же взрослей, чем нам кажутся, и вообще у страха мам и бабушек глаза чересчур велики. Если они все-таки поедут, по двое, по трое, да еще с чувством важности возложенного на них доброго дела, они и в пути будут осмотрительны и никаких неприятностей не случится. Зато все будут знать, что сделано все возможное. Это надо знать еще и вам, и вашему мужу, а этим честным и чистым людям, просто пока еще не очень рослым, совершенно необходимо.
– Значит, вы совсем не верите, что собаку удастся найги? – испуганно спросила Наталья Павловна.
Скородумов вздохнул:
– Я поговорил по телефону с одним своим товарищем, а он в этом недурно разбирается, и он, кстати, кое-что посоветовал. А когда я сказал, что по такой-то причине у нас на поиски всего двое суток, этот товарищ расхохотался! И предложил разобрать – ну с вами, допустим, – всего три возможных версии и подсчитать, сколько времени потребует путь, диктуемый каждой из них.
– Какие версии? – не поняла Наталья Павловна.
– Обыкновенные, – сказал Алексей Петрович. – Первая: произошла случайность. Шел нечестный человек, увидел без присмотра дорогую собаку, решил поживиться и увез в такси. Версия вторая: преднамеренная кража, Варяга подкараулили, но в обоих случаях собаку будут продавать. Вот расчет времени. Если мы сами за эти два дня чудом не узнаем, куда отвезли собаку, найдя всего-навсего в Москве именно того шофера такси, то придется обратиться в милицию и в Общество охотников, и быть может, либо на Птичьем рынке, либо у некоего покупателя собаку удастся обнаружить. Когда? Через полмесяца. Месяц. Два!
– А я в понедельник поеду за Сережей в «Дубки», в санаторий! И что я ему скажу? – взмолилась Наталья Павловна. – И как я ему скажу? И как у меня язык повернется?
– А! Так Сергей Дмитриевич уже в санатории! – протянул Скородумов. – Тогда, быть может, все не так страшно, тем более он, по-моему, уравновешенный мужчина.
– Он мальчишка, – рассердилась Наталья Павловна. – Просто ему случайно не пятнадцать, а пятьдесят два. Он же совсем не хочет помнить, что с ним случилось, и хочет жить так, как он жил, когда у него не было рубца на сердце!
– Это лучше! Это во всех отношениях лучше! – развеселился Алексей Петрович.
…Да, быть может, в нас, пятидесятилетних ныне, мальчишество бродит всю жизнь, потому что в юношестве было-то не до него. Я тогда остался жив – один изо всей батареи – да чудом! И попал в партию раненых, которых вывозили самолетом – да еще в Москву! И в госпитале меня с того света вытащили за ноги – за вот эти, перебитые. Антибиотиков тогда не было – многого не было, а у меня начался сепсис, заражение крови… Я на костыли в первый раз встал на восьмой месяц – понимаете? Мой врач Илья Михайлович – это я из-за него решил на доктора учиться, светлая ему память – сказал тогда: «Считайте, мальчик, что вы снова родились, и это – чудо!»
…Мальчик? Да мне же еще и девятнадцати не стукнуло и я же после всего был, как в госпитале меж ранеными говорилось, «тонкий, звонкий, прозрачный и ушки топориком». Вот когда переменил уже костыли на палочку, я пошел однажды в город – в увольнительную. А чтобы все время не козырять, одолжил у соседа – он москвич был – гражданский пиджак. Надел поверх гимнастерки и забыл курево в пиджак положить. Зашел в Елисеевский магазин – его тогда сделали коммерческим магазином: все дорого, но без карточек. За папиросами очередища, а инвалидам – без очереди. Я и сунулся без очереди. И слышу: «Эй, пацан! Ты чего это под калеку работаешь? Ишь ты, палочку взял, хромоту показывает а гимнастерка-то, верно, папкина?» Я оборачиваюсь к этому пожилому дядьке – ну, как я сейчас, – к тому, которьи меня назвал пацаном. А там, в Елисеевском, полно зеркал и позади него как раз зеркало, и вижу в нем себя – чужой пиджак на мне как на вешалке, а из гимнастерки торчит со вершенно цыплячья шея… Ну не трясти же перед ним документами, перед этим дядькой. И ушел без папирос. Но я отвлекся…
Меж тем Алексей Петрович сказал, что этот его товарищ сведущий в делах розыска, человек вообще очень насмешливый. И поэтому третью версию они с Натальей Павловной разбирать не станут. И даже он, Скородумов, об этой версии с ее разрешения, сейчас умолчит.
А в общем-то, главное – во второй и в третьей версиях что похищение было преднамеренным – хотели похитить именно Варяга, и только его. Кстати, Варяг – чемпион породы?
– Да какой он чемпион! – простонала баба Ната. – Это наш приятель неделю назад в «Дубках» раскричался, что его надо на выставку, на охоту, на испытания, и тогда – через два года будут медали. А мы развесили уши и раззвонили!
– Отлично! Это гирька для этих версий. И телефонные звонки не забудьте прибавить. И измененные голоса! – заключил Скородумов. – А теперь о шансах. При двухдневном сроке главный шанс – это одиннадцатый таксопарк. Единственный из всех. Потому что двадцать парков – это слишком много. Просто нереально. А этот – в километре отсюда: в начале Тимирязевской улицы. И тамошние водители, выезжая на линию, иногда отправляются по нашей улице к гостинице «Советская», к Белорусскому вокзалу, к аэровокзалу – к бойким местам, где могут быть хорошие пассажиры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23