Громов решился.
Я только и успевал переводить взгляд с Громова на Люсьену и на Леонида с Нелли.
Вот Люсьена затравленно начала оглядываться по сторонам, вот глянула на Нелли. Нет, мне не показалось: Нелли усмехалась. Леонид? Леонид тоже. Значит, они участники этого безобразия.
Люсьена вскочила и, как змея, единым движением оказалась рядом с танцующим Громовым. (Он уже прижимал к себе Элю.) Так же мгновенно и неуловимо Эля отскочила от Громова.
Тут завыла певица:
Эти глаза напротив
Калейдоскоп огней!
Эти глаза напротив
Ярче и все родней!
Что кричала Люсьена, было непонятно. Конечно же, она норовила дорваться до его лица когтями, но этого он ей не позволил. Он скрутил ее как-то грубо, как пьяного мужика, одним точным жестом.
Тогда она начала что-то выкрикивать. В конце концов я услышал, что именно, но лучше бы и не слышать. Кромешный ужас! Но они стоили друг друга, и я ей не судья. Только этого дебила Громова было даже как-то жалко, потому что он не знал, что сгустилось над его головой.
А меня почему-то всегда удивляет: как же такие не знают, не предчувствуют? Сеять вокруг себя позор и разорение, докатиться до преступления и при этом не знать, что тебя может ожидать? Странно. Опять утыкаюсь в наше милое, доморощенное: книжки хорошие надо читать. Лучше в детстве, вернее, начиная с детства. Тогда, может, если даже де поверишь, что добро побеждает зло, то хотя бы узнаешь, что не все на свете такие же дураки, как ты и твое ближайшее окружение. Впрочем, такие и с умными людьми на равных – не видят разницы.
А вот и качки жвачные выросли рядом с ними.
Что-то заговорщицкое мелькнуло меж ними с Громовым. И вытащили они нашу бедняжечку, и повлекли ее под белы рученьки вон из кабака.
А наш герой сел к своим приятелям за столик и понеслась оттуда такая ржачка, такое издевательство над всеми человеческими чувствами…
Нет, не жалко мне тебя, Громов. Мое наказание для тебя детский лепет по сравнению с тем, как ты уже наказан.
И сидели мы так еще часа полтора. Мои рыбочки, Галочка с Элечкой, в отличие от Нелли в металлических колготках не веселились. Ну а я бередил их раны.
– И это все, на что способен ваш Сэм, девочки?
– Но он никогда себе этого не позволял…
– Чего – этого?
– Ну такого. Он ей розы ведрами дарил.
– А вы верите в розы?
– Если не для нас, то верим.
– Ах вы ж мои падшие. А я вот на розы ведрами никогда не был способен.
– И правильно!
– Но красиво… – прошептала Элечка.
– А не кажется вам, что слишком красиво?
– Ну... это же мы не о себе… Люсьена стоила роз. Он так ее любил. Еще вчера мы тут были и сами видели…
Потом я весьма ненавязчиво выспросил их, как тут положено себя вести, кому сколько давать на чай и не в претензии ли они на меня, что я не нуждаюсь в их любви и ласке.
На меня посмотрели такими глазами, что я понял: если разведусь со Светкой, то и у меня есть шанс стать первым парнем на деревне.
Громов уходил вместе с Нелли и Леонидом.
Я потащился за ними, нужно же знать, что они намерены делать дальше – продолжить пьянку или расстаться. На мое счастье они расстались.
Я знал, что Сакен с Розой увидят нас, поэтому пошел за Громовым след в след. Выждал в парадной минут пять и поднялся к его квартире.
Позвонил я резко и нахально. Наверное, именно так обычно звонила Люсьена, потому что Громов крикнул из-за двери:
– Пойди проспись!
– Ну что вы, еще детское время.
Он резко открыл дверь.
– Что надо, мужик?
– Побазарить.
Его такой ответ почему-то устроил, и он дал мне войти.
– Я тебя где-то видел.
– В кабаке.
– А чего ж не базарил в кабаке?
– Не люблю красных пиджаков.
Он не боялся, вот ведь что странно. Ведь было же очевидно, что я с непростым разговором, да и в кабаке, наверное, оказался не случайно. Должен же он понимать, что совершил преступление и возмездие может войти именно так, как вошел я.
– Так что ты хотел?
– Привет от Князева.
Он молча смотрел, как я снимаю плащ, потом повернулся спиной и пошел в комнату. Я прошел за ним.
– От Князева, говоришь? А я думал, его давно урыли.
– С какой стати?
– Больно борзой. А с другой стороны, по теперешним временам, недостаточно.
Я нарочно молчал, выжидая, пока этот дурак выскажется. Авось проговорится. Да и по роли мне это больше подходило – крутые обычно не болтают попусту.
Я давал ему возможность рассмотреть себя, особенно татуировку на пальцах, которую когда-то мне пришлось сделать для опасной внедренки. Сам же я рассматривал громовскую берлогу.
Комната была какой-то бабьей. Но не такой бабьей, как бывает у женщин, а такой, какой она почему-то бывает у некоторых мужиков. Может, она обставлялась для того, чтоб водить сюда баб и чтоб им здесь нравилось. Все какое-то кремовато-розовое, пушисто-кокетливое. Даже игрушки всякие дурацкие везде стояли.
– Чего молчишь-то? Кой черт Князев про меня вспомнил?
– Он никого не забывает. Особенно друзей.
– Гусь свинье не товарищ…
– Ну, может, он не гордый гусь…
– Мужик, кончай бакланить. Я никому ничего не должен. И Князеву в том числе.
– А кто говорит, что должен?
– Я ни-ко-му ни-че-го не должен!
– А дружку своему, который тебя из дыры вытащил? – многозначительно спросил я.
– Какой дружок и из какой дыры?
– Узкопленочный дружок из финансовой дыры…
– Откуда такие сведения?
– Информация – деньги.
– Так что тебе надо?
– Твой дружок. Сакен, если ты забыл его имя.
Наконец-то Громов занервничал. Видимо, соображал: если я знаю о «смерти» Сакена, то при чем тут Князев? Если я просто-напросто от Князева, то стоит ли говорить о смерти Сакена. Подумал и не сказал.
– Зачем тебе Сакен?
– Не мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76