В этом есть что-то похоронное...
– Эге, – шепчет мой друг, – хорошенький кошмарчик, а?
– Да, неплохой, – соглашаюсь я. Мы обходим оба этажа, открывая все двери, включая те, что от шкафов, и те, что ведут в туалеты.
– Скажите, – вдруг спрашивает Казимир, – а что конкретно вы ищете?
– Не знаю, – серьезно отвечаю я, – именно поэтому обыск так увлекателен.
Мы спускаемся в погреб. Классическое подвальное помещение: котел системы отопления, винный погреб, чулан. Котел полностью проржавел, угля почти не осталось. В винном погребе мы находим только пустые бутылки и ящики. В чулане хранятся садовые инструменты, такие же ржавые, как котел.
Фернейбранка недоволен. Он собирался поиграть с приятелями в белот, а вместо этого приходится торчать в заброшенной вилле, пропахшей плесенью. Знаменитый столичный коллега начинает действовать ему на нервы.
– Не очень-то мы продвинулись, – усмехается он. В тот момент, когда он усталым голосом произносит эти пророческие слова, между моих ног пробегает крыса, да так быстро, что я не успеваю шарахнуть ее каблуком.
– Поганая тварь! – ворчит мой коллега. – Но откуда она вылезла?
– Отсюда.
Я показываю на дыру в полу погреба. Странно, крысиная нора находится не в стене, а в самой середине цементного пола. Я беру какой-то прут, валяющийся рядом, и сую его в дыру. Прут опускается вертикально на добрый метр, прежде чем остановиться.
Я поворачиваюсь к Фернею. Король анисовки уже не смеется. Он смущен.
– Что это значит? – спрашивает он.
– Сейчас увидим.
Я копаюсь в инструментах и нахожу лом. Вставляю его конец в крысиную нору и с силой нажимаю. Под моим ботинком громко хрустит цемент.
– Вы ничего не замечаете, Казимир? – спрашивай) я знаменитого полицейского Лазурного берега.
– Замечаю, – отвечает он. – В некоторых местах цемент отличается от остального.
Он со вздохом берет мотыгу и помогает мне рыть. Через пять минут мы снимаем пиджаки, через десять закатываем рукава, через пятнадцать начинаем плевать на ладони, а через двадцать снимаем цементную корку толщиной сантиметров в тридцать. Расширить дыру уже проще. Этот слой цемента клали люди, имевшие весьма слабые представления о строительном деле. Слишком много песка. Когда бьешь по цементу, он крошится или отлетает кусками. Мы снимаем больше квадратного метра. С нас льет пот, будто мы только что из сауны.
– Отличное средство для пищеварения! – брюзжит Фернейбранка.
Мы откладываем лом и мотыгу и беремся за лопаты. Мои руки горят, но меня воодушевляет непонятная сила. Я рою изо всех сил и устанавливаю рекорд для Лазурного берега, где лопаты служат рабочим главным образом как подпорки.
Полчаса усилий. Фернейбранка не выдерживает.
– Ой, мамочка! – стонет он, садясь на ящик. – Вы меня совсем выжали, коллега. Я впервые рою землю не в саду, а в погребе. Я ничего не отвечаю, потому что достиг цели. Эта цель – скрюченный скелет, на котором еще сохранились куски тряпок, которые были платьем.
– Взгляните-ка, Казимир...
Он подходит, наклоняется и присвистывает.
– Это вы и рассчитывали найти?
– Пока не начал копать, нет. Меня привело сюда шестое чувство, оно мне подсказывало что-то в этом духе.
– Вы догадываетесь, кто это может быть?
– Ну...
Я указываю на Казимира и, наклонившись к скелету, объявляю:
– Позвольте вам представить комиссара Казимира Фернейбранка, миссис Мак-Геррел.
Глава 15
Доктор Гратфиг – крайне занятой человек, специалист по ревматизму. Это высокий тощий брюнет, веселый, как цветная фотография живодерни, носит очки в черной черепаховой оправе и имеет озабоченный вид, обычно свидетельствующий или о неприятностях в семейной жизни, или о больной печени.
На нашу просьбу прийти он откликается без восторга. Осмотрев скелет, кивает:
– Я совершенно уверен, что это моя бывшая пациентка. Я прекрасно знаю деформацию ее нижних конечностей, равно как и искривление позвоночника. Я видел достаточно много ее рентгеновских снимков, чтобы быть абсолютно уверенным. Некоторые из них хранятся у меня до сих пор.
Фернейбранка отпускает шутку:
– Если бы вы проявили немного терпения, доктор, то вам не пришлось бы делать эти снимки снаружи. Вот он, ее скелет, снимай не хочу.
Это ни у кого не вызывает улыбки, особенно у врача.
Мы выходим на свежий воздух, и я прошу доктора зайти с нами в соседнее бистро, чтобы поговорить в более подходящем месте, чем этот погреб-кладбище. Он заставляет себя упрашивать, но в конце концов соглашается.
Сидя перед большим стаканом минералки, он отвечает на наши вопросы.
– Вы практически единственный человек в Ницце, хорошо знавший Дафну Мак-Геррел, доктор. Что за человек она была?
– Она много страдала. Ее характер был таким же искривленным, как и ее ноги! Кроме того, будучи шотландкой, она являлась самой прижимистой из всех моих пациенток. Выплачивала мой гонорар с шестимесячным опозданием и с вечным брюзжанием, но при этом требовала к себе особого внимания. Представляете себе этот тип людей?
– Представляю. А ее племянница? Док снимает очки и протирает их крохотным кусочком замши.
– Очаровательная девушка, которой досталась роль несчастной сиротки. Мадам Мак-Геррел относилась к ней скорее как к прислуге, а не как к родственнице.
– Расскажите мне о ней.
Мое сердце сильно бьется. Из нас троих я, несомненно, могу рассказать о Синтии больше всего.
– Она была доброй, милой, послушной... кроме разве что в конце. Мне показалось, в ее поведении появилось бунтарство. Видно, рабство у тетки стало для нее совершенно невыносимым. Однажды она меня попросила (тайком, разумеется) прописать старухе снотворное, потому что та не давала ей покоя даже по ночам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40