Опытный геолог, он сразу, на ощупь, определил, что бокал выточен из цельного куска алмаза.
– Пейте, пейте! – мягко поощрила его Миэль, заметив, с каким удивлением он рассматривает бокал.
Плавунов выпил.
Нет, это было не вино. Скорее, сок каких-то неведомых плодов.
“Стол”, накрыв пустой алмазный бокал створками, тихо отодвинулся в сторону. Миэль попросила гостей снова сесть в кресла. На голову Плавунова она надела блестящий металлический обруч из какого-то лёгкого, почти невесомого сплава.
“Как нимб у святого”, – усмехнулся Юра. наблюдавший за этой процедурой.
Неотрывно глядя в глаза Плавунову, Миэль произнесла своим мелодичным голосом:
– Закройте глаза, сосредоточьтесь и мысленно вспоминайте обо всем, что вам известно из прошлого вашего человечества.
Плавунов закрыл глаза и тут же почувствовал, как проваливается в какую-то чёрную бездну. Он не потерял сознания, не утратил ощущения себя, но вместе с тем полностью лишился собственной воли. Перед его внутренним взором стремительно пронеслись вдруг картины из далёкого исторического прошлого, и он не смог бы остановить этот поток образов, даже если бы захотел; Он никогда не видел этих картин, но понимал, что они идут из него, что он не придумывает их, а просто помимо своей воли освобождает из каких-то скрытых тайников памяти.

Голубой экран перед Юрой вспыхнул, углубился и показал первые картины из истории человечества. Они настолько разом захватили Юру, что он не заметил, как Миэль снова куда-то исчезла.
На экране шла постройка пирамиды. Под палящими лучами южного солнца двигались тысячные толпы полуобнажённых темнокожих рабов. Они вручную тащили гигантские каменные блоки вверх по склону пирамиды. Каждую “упряжку” рабов подгоняли бичами надсмотрщики в коротких юбочках…
“Древний Египет… – понял Юра и поморщился от досады. – Зря Николай Фёдорович такое показывает. Зря!”
Он не знал, что Николай Фёдорович не властен управлять потоком своей памяти, в которой рухнули вес преграды, открыв выход даже таким “воспоминаниям”, которые самому ему казались невозможными.
Вскоре, однако, яркие, объёмные, совсем как живые изображения настолько увлекли Юру, что он забыл, где находится и для кого, собственно, демонстрируется этот необыкновенный “фильм”.
Перед глазами Юры прошли десятки коротких эпизодов из истории человечества. Иные из них развёртывались на несколько минут, но большинство появлялось лишь на минуту, так что Юра не успевал порой сообразить, к какой эпохе относить тот или иной отрывок. Так он увидел походы Рамсеса II осаду Трои, бесчисленные полчища персов, двинувшихся на завоевание маленькой мужественной Эллады, боевые колесницы Александра Македонского, грозных слонов Ганнибала, легионы Юлия Цезаря в крылатых шлемах. Неисчислимые орды воинственных гуннов с их косматыми низкорослыми коньками, закованных в латы крестоносцев, костры святейшей инквизиции, опустошительные нашествия конкистадоров на мирные и беззащитные города инков, ацтеков и народов майя и многое-многое другое. И все картины были – войны, набеги, пожары, казни и снова войны. Лишь изредка между эпизодами кровопролитных битв мелькали осколочные фрагменты мирной жизни: праздник разлива Нила, древнегреческий театр, обсерватория Улугбека или путешествие Магеллана.
– Многие из эпизодов были Юре знакомы, о некоторых он догадывался, а иные узнавал сразу. Ближе к новому времени неведомого становилось всё меньше и меньше. После походов Наполеона и его бесславного бегства из России пошло только знакомое. Эпизоды стали длиннее, подробнее. На первой мировой войне Плавунов задержался пять минут. Он сам воевал на германском фронте. Гражданскую войну он показал во всей её жизненной силе. В ней он тоже участвовал – бил беляков и интервентов на пяти фронтах. Перекоп, разгром Врангеля… Всё. Экран погас.
Некоторое время Плавунов ещё сидел неподвижно, потом устало открыл глаза. Тут же появилась Миэль. Она осторожно сняла с головы Плавунова блестящий обруч и, отступив на несколько шагов, с тревожным удивлением стала рассматривать своих гостей, словно увидела их впервые.
– Ну как, Миэль? Плохо, да? – криво усмехнувшись, каким-то странным чужим голосом спросил Плавунов.
Миэль не ответила. Она смотрела на землян широко раскрытыми глазами, и в этих глазах были и боль и жалость, и глубокая скорбь. Юра не выдержал, крикнул:
– Не надо, Миэль! Не спешите с заключением! Дайте мне, я вам расскажу, чем всё это кончится!
МИЭЛЬ НЕ ПОНЯЛА
Печальные глаза остановились на Юре, всмотрелись в его взволнованное лицо. Тонкая рука требовательные жестом протянулась к “столу”. Тот послушно заскользил по полу и замер перед своей повелительницей., Лёгкое прикосновение пальцев – и створки полусферы распахнулись, исчезли. На столе снова сверкал алмазный бокал, наполненный тёмно-бордовой жидкостью. Не отводя от Юры пристального взгляда, Миэль молча указала ему на бокал.
Пружинистым рывком Юра поднялся с кресла и подошёл к столу. Глаза его горели такой решимостью, что Миэль опустила ресницы и чуть-чуть отступила.
– Не надо мне вашего напитка,– твердо сказал Юра. – И обруча вашего не надо. Я вам так обо всём расскажу. Без картинок. Вы согласны, Миэль?
– Это ваше право, друг мой. Садитесь и рассказывайте.
Юра вернулся в кресло. Миэль осталась возле овального стола, который по её велению снова закрылся.
Плавунов посмотрел на Юру с тревогой и удивлением:
– Что ты задумал, Карцев?
– Не беспокойтесь, Николай Фёдорович. Я расскажу то, что надо.
– Смотри, от этого теперь зависит всё…
– Знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50