Спросил проникновенно:
— Может что не так? Вы не стесняйтесь. Дело-то вон какое…
— Товарищ прапорщик, — голос подал самый настырный из трех — сержант Рогоза. — Даже разговора быть не может. Эту суку, которая своих замочила, мы размажем по земле. — Рогоза посмотрел на сослуживцев. — Я сказал правильно?
— В натуре, — отозвался Караваев.
— Ништяк, — высказал мнение Гмыза.
Армия говорила на языке пенитенциарной зоны, но это давно перестало кого-либо удивлять. Да и на каком собственно основании? Здравомыслящие служаки хорошо понимали, что вооруженные силы одного из самых могущественных государств мира деградировали. Главнокомандующий, ни дня не носивший военной формы, гордился лишь своим правом стоять при «ядерном чемоданчике».
Министр обороны, первый маршал России, в жизни не руководил ни одной боевой войсковой операцией. Высший генералитет, скоро понявший, что вправе воровать не только плохо лежащее, но и хорошо охраняемое военное имущество, быстро довел армию до полного разложения.
Сделалось обычной практикой торжественное вручение боевого оружия солдатам с криминальным прошлым, психически и физически нездоровым. Солдаты в подразделениях начали делиться по срокам службы, кучковались по землячествам, которые образовывались по национальному признаку. Стали обычными факты унижения личности военнослужащих сослуживцами, самоубийства, расстрелы однополчан, дезертирства с оружием. Не минула чаша сия и внутренние войска, в прошлом считавшиеся элитными, куда тем, кто в прошлом был под судом или провел некоторое время в отсидке вход был заказан.
На падение нравов в этих войсках влияла и министерская чехарда. Это в Америке Эдвард Гувер десятки лет бессменно возглавлял Федеральное бюро расследований, пережил несколько президентов, и потому считался знаковым символом устойчивости политической системы США. В России президент Ельцин тасовал министров внутренних дел с такой частотой, что даже офицеры внутренних войск не в состоянии точно назвать тех, кто побывал их начальниками.
Каждый новый министр тянул в органы управления своих ставленников, не заботясь об их компетентности. Главным требованием к руководящим кадром стала личная преданность. Все это вышло боком стране, которую президент втянул в самоубийственную чеченскую войну, и обернулось бардаком, за который никто не ответил.
Хуже всего пришлось тем военным, которые имели дело не с бумагами, а служили в войсках, занимались с людьми. Безденежье (офицерам по несколько месяцев не платили зарплату), бесквартирье, отсутствие перспектив в службе и жизни способствовали развитию повального пьянства и служебного нигилизма. Лейтенант, которому надоело ощущать себя быдлом с погонами на плечах, мог свободно сказать полковнику: «А пошел ты…» и при этом указать точный адрес, куда посылал старшего начальника.
Это офицеры, а что говорить о сержантах?
Поэтому Гусь для предстоявшего дела выбрал не самых лучших, если руководствоваться требованиями присяги и уставов — не самых дисциплинированных, исполнительных, преданных службе, а наиболее крутых и решительных.
Он знал — Гмыза мог вмазать в рыло солдату, который пытался проигнорировать его приказание, Караваев покуривал анашу и всегда находился под легким кайфом. Рогоза любил поддать, причем своей нормы, подобно прапорщику, не знал, упивался до отключки, потом отлеживался в ротной каптерке до протрезвления. Но в то же время это были люди, на которых можно положиться в трудную минуту и дождаться от них помощи, даже если о ней не просишь.
— На сборы даю полчаса, — предупредил Гусь добровольцев. — И выступаем. Взять оружие, полный боекомплект. Продовольствием я займусь сам.
***
Прежде чем принять окончательное решение что же делать, полковник Зотов заслушал выводы дознавателя. Случившееся уже наложило черное пятно на бригаду, и усугублять неприятности неверными действиями комбриг не собирался.
Капитан Лев доложил обо всем, что ему удалось обнаружить. Зотов выслушал и сказал:
— Все что случилось уже не исправить. А вот что надо иметь в виду, когда на нас наваляться с проверками?
— Есть, конечно, неприятные вещи…
— Что ты там ещё наковырял?
— Я, товарищ полковник, не ковырял, — Лев умел огрызаться. — Я изучал обстоятельства.
— Хорошо, доложи, что не наковырял, а изучил?
— Не буду бежать впереди прокуратуры, но замечу, что у нас в организации охраны знамени есть отступления от устава.
Зотова любое упоминание о недостатках всегда заводило. Он привык выслушивать замечания от своего начальства и относился к ним с показным спокойствием, за что в штабе округа внутренних войск заслужил репутацию «толстошкурого», но от своих подчиненных критики никогда не ждал, а если кто-то вдруг поднимал голос, он начинал яриться.
— И что ты узрел, страж порядка?
— В уставе не сказано, что часовой у знамени должен к тому же охранять какие-либо другие ценности. Тот же ящик с деньгами…
— В уставе есть прямой запрет?
— Нет, но смысл вытекает из особых обязанностей часового у знамени. В случае непредвиденной опасности он обязан обеспечить спасение знамени. Следовательно, даже при пожаре заниматься ящиком с деньгами часовой не обязан.
Зотов досадливо поморщился.
— Ладно, это твое заключение. Оставь его при себе. Пусть прокуратура сама разберется. Лучше скажи, чем этот раздолбай думал, когда шел на такое? Неужели не понимал, что уйти у него шансов немного, а если поймают, то…
— То, что могут поймать, его не пугает. Вон в Ростовской области два солдата расстреляли караул. Положили шесть человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55