Калмыков посмотрел на него с вежливым недоумением:
- Не понимаю, о чем вы говорите. Я не разбираюсь в компьютерах.
- Это я так, к слову, - пробормотал судья, тут же разозлился на себя и решительно заговорил: - Константин Игнатьевич, я действительно рад, что вы на свободе. Очень рад. Буду откровенным. Все эти два года ваше дело не выходило у меня из головы. Я вам больше скажу: меня почему-то мучила совесть. Не понимаю почему. Это трудно объяснить.
- Это легко объяснить, - бесстрастно возразил Калмыков. - Это значит, что у вас есть совесть.
- Надеюсь, что есть, - с веселой иронией подтвердил судья, пытаясь перевести разговор в тон легкой светской беседы. - Сам я в этом не сомневался. Но услышать от других все равно приятно. Ваши слова облегчат мне жизнь.
- Нет, - сказал Калмыков.
- Нет? Что значит "нет"?
- Не облегчат.
Не получалось светской беседы. Правильнее всего было дать Калмыкову разрешение на допуск в судебный архив и закончить этот тягостный разговор. Но что-то мешало Сорокину это сделать.
- Константин Игнатьевич, я не думаю, что вы можете быть на меня в обиде, серьезно, доверительно проговорил он. - Приговор не мог быть иным. Такой же приговор вынес бы любой судья. Против вас было все. И главное - ваше признание.
- Я не в обиде на вас. Вы делали свое дело.
- Рад, что вы это понимаете. Вы были офицером и знаете, что это такое. Человек в мундире обязан делать то, что ему может не нравиться как человеку. Я судья. Мой мундир - мантия. В сущности, каждый человек всю жизнь носит мундир. Тот или другой. Без мундира он бывает всего один раз - когда приходит в этот мир.
- Два, - поправил Калмыков.
- Какой второй?
- Когда уходит.
- Да, конечно, - согласился судья. - Вы правы. Мне хотелось бы задать вам один вопрос. Можете не отвечать. Но если решите ответить, ответьте честно. Вы знали, что от вашего имени куплена квартира вашей жене?
- Нет.
- Нет?
- Нет.
- А тогда зачем вы признали себя виновным?
- Посоветовал адвокат.
- Вот как? - насторожился Сорокин. - Это вам посоветовал Кучеренов?
- Да. Он сказал, что иначе дело вернут на доследование, я просижу в Лефортове еще год, а потом получу на всю катушку.
- Могло быть и так, - подтвердил судья.
- Он сказал, что Галину будут таскать на допросы.
- Ей пришлось бы через это пройти.
- Еще он сказал: ее квартиру могут конфисковать.
- Так вам сказал Кучеренов?
- Да. Если будет доказано, что это мой гонорар за убийство Мамаева. Он сказал, что они могут это доказать. Что они могут доказать все.
- Не в моих правилах плохо говорить о коллегах, - заметил Сорокин. - Но иногда хочется изменить этим правилам.
- Вы изменили. Я понял.
- Да, изменил. И не жалею об этом. Очень хочется верить, что за этот совет он получит гонорар полной мерой. Там, куда мы приходим без мундиров.
- Раньше, - сказал Калмыков.
- Что вы имеете в виду?
- Он получит гонорар раньше.
- Полагаете, его замучает совесть? Не рассчитывайте, Константин Игнатьевич. Он из той породы людей, которые плохо спят только после слишком плотного ужина. Оставим это. Чем вы намерены заняться?
- Пока не знаю. Сначала нужно кое в чем разобраться. И сделать одно дело.
- Могу я чем-нибудь вам помочь?
- Можете. Мне нужен телефон следователя, который вел мое дело. Я спрашивал в прокуратуре, они не дали.
- Они и не могли дать. Следователя застрелили. Недели через две после суда над вами.
- Кто?
- Неизвестно.
- Почему?
- Неизвестно.
- Как это произошло?
- Ночью, на Рязанском шоссе, километрах в сорока от Москвы. Его нашли мертвым в салоне его "БМВ".
- Ограбление?
- Нет.
- Это связано с моим делом?
- Может быть. В этой истории много вопросов и нет ответов. Откуда у него появилась новая "бээмвуха"? При его-то зарплате. Прокурор говорил мне, что . следователь вроде бы вышел на след того, кто вас нанял. "БМВ" - это могло быть платой за старание. Или за молчание. А убийство? Не знаю. Гарантией молчания? Все может быть. Но это всего лишь мои предположения, - предупредил Сорокин. Преступление не раскрыто. "Висяк". И мне почему-то кажется, что оно так и останется "висяком".
Калмыков немного помолчал и встал.
- Спасибо, что приняли меня, - вежливо произнес он.
- Не стоит благодарности, - отозвался судья. - Я позвоню в архив. Скажу, чтобы вам разрешили ознакомиться с вашим делом.
- Не нужно. Это был предлог. Я хотел поговорить с вами.
- Помог вам разговор?
- Да. Все, что я хотел узнать, я узнал.
- Ну и прекрасно. - Судья Сорокин поднялся из-за стола, чтобы проводить посетителя до двери. - Я рад, что все это для вас уже позади. Поверьте, искренне рад. У меня осталось очень тяжелое чувство от того суда. В детстве бабка мне говорила: не делай этого или того, рука отсохнет. Я, конечно, делал. А потом смотрел на руку: неужели отсохнет? Такое же чувство у меня было, когда я подписывал вам обвинительный приговор. Желаю удачи, Константин Игнатьевич.
Судья протянул руку, но она повисла в воздухе.
- Вы не хотите пожать мне руку? - удивленно спросил Сорокин.
Калмыков немного помедлил и ответил на рукопожатие. Так, как это делают на Востоке: взял руку судьи обеими руками, подержал и выпустил. Ладони у него были сухие и точно бы заряженные электричеством.
- Вот вы и отпустили мне мои грехи, - с усмешкой констатировал Сорокин. Может быть, теперь меня перестанет мучить бессонница.
- Перестанет, - без улыбки ответил Калмыков. - Скоро.
Он вышел. Судья Сорокин остановился у окна. Асфальтовая площадка под окном была засыпана желтыми и красными листьями кленов. Листья были и на крыше белой "тойоты короллы", одиноко стоявшей перед судом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82