В доме Ксанфа Зопирион мучительно страдал от сдерживаемых пылких желаний. Теперь он снова почувствовал, как в нем поднимается страсть. Кровь глухо стучала в висках. Он уверял себя в страстной любви к Коринне. Ни одна другая женщина вряд ли способна заинтересовать его. Однако оказалось, что это не совсем так. Ни один из методов пифагорейской школы не помогал. Скрытое в нем животное сметало все барьеры, требуя свободы, любви, физического освобождения. Мальчишка снова потянул его за плащ, и Зопирион вошел вслед за ним в небольшую дверь домика на одну комнату, стоящего на узкой улочке.
Блудница — пухлая, крепко сбитая жизнерадостная девица из племени сикулов — с радостью занялась своей работой.
— Ты ведь собирался на рынок? — Когда все было закончено и Зопирион приводил себя в порядок, спросила она. — Я готовлю лучше, чем тот неряха, который работает в таверне. Если принесешь достаточно продуктов, чтобы хватило и нам с братом, я смогу приготовить отличный обед.
— Буду очень рад, — ответил Зопирион.
Спустя несколько минут он принес продукты. Юноша уселся на крошечный стул и принялся наблюдать, как она ставит медные кастрюли на небольшой очаг. В комнате помимо стула, кровати, сундука и умывальника ничего не было. Тут и там сквозь огромные дыры в штукатурке просвечивали кирпичная кладка стен.
Зопирион то и дело задавал вопросы хозяйке. Она немного говорила по-гречески, а он — по-оскски. Последний был схож с сикульским, поэтому, не прилагая особых усилий, они понимали друг друга.
— Меня зовут Дукетия, — почесываясь, сказала она. — Я из семьи крестьян из Гербесы. Когда мы работали на полях землевладельца, на нас напали солдаты Дионисия: они двинулись в атаку на наш город, а мы оказались у них на пути. Мы не успели спрятаться в городе. Когда меня поймали, я шла по воду отдельно от всех остальных. Три всадника завели меня в рощицу и изнасиловали.
— До этого я не знала мужчин и с ужасом думала о том, что будет. Поначалу было немного больно и страшно. Но когда заканчивал третий всадник, я начала получать удовольствие. Когда я попросила еще, они засмеялись и с виноватым видом сказали, что если бы могли, то уважили бы мою просьбу. Я обозвала их слабаками: подвели меня к самой грани и так разочаровали. Наконец, один из них ускакал в рощицу и вернулся с товарищем, и с его помощью я получила, что хотела.
— Они хотели увезти меня с собой и продать, но я сумела ускользнуть. А когда Дионисий снял осаду с Гербесы, я вернулась в город. В нашем доме уже жила другая семья, и они захлопнули дверь у меня перед носом, а потом угрожая камнями и палками выгнали меня из города. А о своих близких с тех пор я ничего не слышала.
— А потом я прибилась к торговцу и около года колесила с ним по дорогам. Когда я жила в Гербесе, я не знала о существовании проституции и с удивлением обнаружила, что мужчины должны платить мне за то, что доставляет мне самое большое удовольствие. Когда неподалеку отсюда мой торговец умер от лихорадки, я решила осесть в этих местах и заняться делом. Мальчишка, которого я называю «братом» — тоже сирота. Не могу сказать, что у нас все так просто. Мы часто голодаем. Но все-таки работать приходится гораздо меньше, чем с мотыгой на винограднике с рассвета до заката.
— А ты когда-нибудь беспокоишься мыслями о будущем? — спросил Зопирион.
— Иногда. Представляю день, когда я состарюсь, и мне придется выйти замуж за какого-нибудь кампанского кабана и остепениться. Но к чему беспокоиться по этому поводу, если еще время не пришло? Ну, как тебе обед?
— Превосходно, — соврал Зопирион.
Она начала убирать со стола.
— Может, еще покувыркаемся?
— Клянусь Гераклом, Дукетия, ты лишила меня сил еще в прошлый раз! У меня же не три яйца!
— Ой, да ладно! Такому сильному и молодому господину не составит труда и два раза в день!
— Я не знаю… Я начал думать о работе…
— Для разнообразия ты мог бы подумать и о моей работе, это гораздо веселее! Ну, пожалуйста! Я уступлю тебе за полцены. Мне нужны деньги, чтобы заплатить колдунье за средство, предохраняющее от беременности.
Она села к юноше на колени, начала целовать, ласкать, приспустила с плеча платье. И вскоре они были в постели. Когда он закончил, Дукетия резко удовлетворенно вздохнула.
— Вот за что я люблю мужчин! Фыркают и бьют копытом, словно крепкие черные быки!
Со смешанным чувством Зопирион возвращался в гостиницу. С одной стороны, он ощутил гордость и уверенность в собственных силах. С другой стороны, несмотря на то, что с позиции эллинской морали в его поступке не было ничего предосудительного, он был не в ладах сам с собой. Его не покидала смутное ощущение, что он должен был хранить верность Коринне несмотря на то, что они пока не были женаты. К тому же, он нарушил нормы этики пифагорейца. Божественный Пифагор говорил об умеренности в любви — «не более, чем это необходимо для данного человека». Однако Зопирион не проявил сдержанности.
Но вскоре эти раздумья с легкостью вытеснил стремительный поток мыслей о проекте. И именно их он имел в виду, что обдумывает детали своей работы. Однако во время обеда, когда он предавался воспоминаниям о встрече с Дукетией, неожиданно его осенила схожесть формы сексуального взаимодействия и аналогичного механизма катапульты. Все больше и больше эта идея занимала его разум — фантастическая, а может, непрактичная, но ее стоило записать.
Он ускорил шаг. В таверне не оказалось ни вощеных табличек, ни папируса или пергамента. Пришлось купить свежевыструганную доску. Он полночи просидел, склонившись над ней в тусклом свете лампы, покрывая желтую древесину заметками и рисунками, и закончил, только когда на ней не осталось места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111