Подъезжают три черные «те» машины. Из одной выходят Хрущев и Тито.
— Ребята, вот Броз интересуется, за чем очередь.
— За мороженым, Никита Сергеевич.
— Слышь, Броз, это за мороженым. Чего? Тоже хочешь? Ну давай встанем.
Все зашумели.
— Да вы что, Никита Сергеевич! Ну уж вы... Проходите!
— Уважаете? Ну ладно, пойдем без очереди, Броз... Ой, а у меня и денег-то нет. Ребята, дайте кто-нибудь пятерку, нам хватит.
Подскочил охранник.
— Никита Сергеевич...
— Не, у тебя не возьму. Ты охрана — вот и охраняй. Я у людей прошу.
Я стоял рядом с Хрущевым и протянул ему пятерку.
— Пожалуйста, Никита Сергеевич.
— Спасибо, а то видишь — без копейки. А ты, — обращается к охраннику, — запиши его адрес, я потом дам тебе деньги и ты перешлешь ему. — И опять ко мне: — Ты не волнуйся, я верну.
— А я и не волнуюсь.
Никита Сергеевич доволен:
— Видишь, Броз, — верят. Ну, пойдем.
Через неделю я получил перевод на пять рублей. Тогда почта к переводу менее десяти рублей не принимала.
Четыре года пролетели в студии как один день. И вот государственные экзамены, дипломные спектакли.
Я был занят в нескольких, но основным и любимым для меня был «Егор Булычов». Ставил спектакль Сергей Капитонович Блинников. И работал он с нами уже, как с профессиональными актерами.
Я был одним из его любимых учеников. В студийном капустнике был даже такой номер.
Заседает педсовет Студии.
— Сергей Капитонович, что вы будете ставить?
— «Гамлета».
— А кто Гамлет?
— Левка, кто ж еще!
— А потом что будете ставить?
— «Брандта» Ибсена.
— А кто Брандт?
— Левка, кто ж еще! Ну, а на диплом будем ставить «Булычова».
— А кто Булычов?
— А Булычов... Конечно, Левка, кто ж еще!
Это было близко к правде, но в «Булычове» я играл трубача. Я использовал весь арсенал «старого» театра: парик, наклейки и даже гуммозный нос, весь в дырочках: надо было прятать молодость...
Смешно, смешно!.. Прошло время, и в спектакле «Снятый и назначенный», где я играл молодого ученого, мне уже пришлось прятать... ну, не старость, конечно, но полянку на голове пришлось прикрыть бойкой накладочкой.
Почти всегда на сцену с трубачом приходили студенты с других курсов. Набивались в тесные кулисы и аплодировали вместе со зрителями. И мы все были горды и счастливы.
Много лет спустя я был приглашен на эту роль в кино. И вот втроем: М. Ульянов (Булычов), С. Соловьев и я бьемся над этой сценой... Бьемся уже несколько дней, а нужное, единственное решение так и не приходит.
Я уверен, что в дипломном спектакле эту роль я играл лучше: тоньше, драматичнее, чем в фильме, где я снимался, будучи уже опытным актером.
И вот окончен дипломный спектакль. Сняв вазелином грим, я пошел по длинному студийному коридору к «своим», которые были на спектакле.
— Молодой человек, как мне найти Дурова? — останавливает меня солидный мужчина, чем-то напоминающий грека Дымбу в фильме по чеховской «Свадьбе», того, который говорил: «В Греции все есть». Только человек этот без усов, очень деловой и спокойный и говорит с небольшим восточным акцентом.
— Я Дуров.
— Я вас не узнал. Вы ведь в спектакле весь заклеенный. Очень хорошо вы играете.
— Спасибо.
— Я Шах-Азизов. Директор Центрального детского театра. Хотите работать у нас? У нас очень хороший театр.
— Да, я знаю. Мне Олег Ефремов рассказывал. Он ведь у вас играет, а у нас преподает. Да и спектакли я ваши видел.
— Понравились?
— Да.
— Ну, вот и хорошо. Считайте, что вы в нашей труппе.
— Но ведь комиссия...
— Я уже договорился. Очень хорошо играешь. Ну, отдыхай.
В сентябре я пришел на первый в своей жизни сбор труппы, где встретился с Анатолием Васильевичем Эфросом, с которым мы потом не расставались почти двадцать семь лет. А в Центральном детском театре я проработал около десяти лет. Сколько же ролей было сыграно! И каких!
Уверен, что далеко не каждый актер может похвастаться, что он играл... репья! Да-да — именно репья! Липкие колючки, которыми так любят бросаться дети. А потом матери, причитая, выстригают эти колючки из их спутанных волос. И была у репья даже любовь (конечно, в рамках детского театра) — петунья. А под финал появлялся даже маленький грудной репейничек!
Или, скажем, огурец! И не какой-нибудь огурец, а молодой. Так и в программе стояло: Молодой огурец — Л. Дуров.
А кто играл тучку? Ну кто? Никто! А я играл. Сам придумал решение и сам играл. И летал на семиметровой высоте, повиснув на веревочной лестнице в гриме эффелевского бога, в фартуке, резиновых сапогах и с лейкой в руках.
И добрая волшебница, которую играла Валентина Александровна Сперантова, кричала мне снизу:
— Здравствуй, тучка!
А я ей сверху в ответ:
— Здравствуй, мать!
Что изволишь приказать?
Хочешь снега или града?

— Снега, града — нам не надо.
Ты листочки поскорей
Теплым дождичком полей,
По листочкам постучи,
Только нас не замочи.
И я, полив цветочки из лейки и потанцевав с жучками и букашками, улетал дальше.

— Полечу теперь опять
Кукурузу поливать!
Это был очень красивый спектакль — «Цветик-семицветик». Огромная деревянная жирафа, качая своей длинной шеей, прощалась с детьми:
— До свиданья, до свиданья, до свиданья.
Зал хором отвечал:
— До свиданья, до свиданья, до свиданья!
И сцену заполняли огромные разноцветные шары. Они медленно плыли в воздухе и звучал вальс.
— До свиданья, до свиданья, до свиданья...
Каждый новый спектакль был для нас огромным творческим событием. По причине нашей «детскости» острые общественно-политические страсти обходили нас стороной.
Но вот однажды в моей квартире раздается звонок. Срочно вызывают в театр. Что такое?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69